Аркадий. Ну а почему это не забашляете за способности?
Феликс. Ну как почему? У нас все по убеждению работают. Бабки на втором месте.
Аркадий. По какому убеждению?
Феликс. По коммунистическому убеждению, моська. Ну ты, моська, где родилась, где живешь? Ты что, совсем мудачноконтуженная?
Аркадий. Не, ну я просто к тому, что коммунисты-то сейчас немножко перекувыркиваются, когда перестраиваются.
Феликс. Стариков в отход - молодых в поход. Перегруппировка - чтобы ебнуть, сука, так ебнуть, на хуй!
Аркадий. Напоследок.
Феликс. Навсегда! Блядь, я не понимаю - ты за кого?
Аркадий. Я за КГБ.
Феликс. Страхуйся на поворотах.
Аркадий. Сделаем. А я что, теперь уже точно в КГБ числюсь?
Феликс. Да, вроде бы да. Ты б хотел?
Аркадий. Ну, если вы считаете, что я могу справиться...
Феликс. Мы считаем, что внушительно можешь справиться, хохля. Платить у нас не забывают. Квартиру дадим.
Аркадий. По лимиту?
Феликс. У нас без лимита квартиры. Это для трудящихся по лимиту. А мы перетрудившиеся трудящиеся, у нас квартиры без лимита.
Аркадий. Я четко в этот параграф врубился, Феликс Феликсович, что мы перетрудившиеся трудящиеся.
Феликс. Только ты мне все же признайся откровенно, Аркашка: без бабок ты бы стал (дует) сдувать на нас дующих трудящихся? По нашему приказу, (дует) разумеется.
Аркадий. Ну как это (дует) без бабок? Чего, совсем что ль, не забашляете? Ну а квартирку без лимита вы мне хоть дадите? Ну ты мне по дружбе скажи, Эдмундович, квартирку вы мне отпишите?
Феликс. По дружбе в нашей конторе, Аркашка, не разговаривают. Это, блядь, тебе не торговля, где по дружбе картошку вон фургонами ты пиздишь, это, блядь, тебе КГБ - солидная организация: все на самоконтроле, самодисциплине, индивидуальной ответственности. По дружбе у нас только пришивают безболезненно - по глотке бритвой. У нас так - если есть у тебя камнестическая совесть - ты у нас сможешь работать, если нет - не сможешь. Так вот ты помозгуй и скажи: ночует у тебя камнестическая совесть или у тебя не ночует камнестическая совесть?
Аркадий. Я обмозгованно, Феликс Феликсович, ответствую: у меня, сука, пардон, камнестическая совестуха с кажным кровяным шариком из постели не вылазит.
Феликс. Изячно, едрить тебя в целочку.
Аркадий. Я вот когда этого рыжего космача причесывал, я правда не задумывался над этим; но вот теперь задумываюсь и могу ответственно поручиться, что я его по камнестической совести пригреб, причесунчика, как врага нашей совейской действительности.
Феликс. Златоуст епический. Чуйствуется почерк аса-истребителя. Так и держать штурвальчик.
Аркадий. Я смертельный, таранный ас-истребитель, Феликс Эдмундович. Вам со мной, как с асом-истребителем, просто нечеловечески подфартило.
Феликс. Предполагал интуитивно.
Аркадий. А мне звание дадут? Я старшим сержантом из армии дембельнулся. Я у вас со старшего сержанта начну?
Феликс. Да с этой позицией у нас пунктуально, Аркашка. И башлей будет прорва, и звания пойдут косяком, и хаты без лимита.
Аркадий. Для перетрудившегося.
Феликс. Верно подмечаешь. Но в том случае, если у тебя действительно есть камнестическая совесть, - всего до хуя будет.
Аркадий. Ну докажу делом - за мной не потеряется. А работать я буду еще здесь или меня переведут на новое место? Я согласен.
Феликс. Да это не поблема, Аркаша. Меня другое все-таки волнует.
Аркадий. Что все-таки волнует?
Феликс. Да что ты, на хуй, все-таки совершенно незнакомого человека просто вот так взял и прихуячил за пять сотен по трусости. Засрал любера афганского.
Аркадий. Ну почему я засрал любера афганского? Я все четко по письмишку, по ксиве сделал, которую вы составили, товарищ капитан.
Феликс. Да, но ведь ты не знал, что малявку тебе КГБ в моем лице составило. Стало быть, ты забздел все-таки любера афганского и прихуячил мальца рыжего по трусости.
Аркадий. Но тогда это ты все-таки виноват, Эдмундович, в своем лице, что неправильную малявку от КГБ составил.
Феликс. Так специально было сделано, чтобы тебя проверить.
Аркадий. А я, я считаю, что вы ошиблись, Феликс Феликсович. Вы бы написали прямо, что этого незнакомого человека - суку еврейскую - надо по камнестической совести прихуячить, я бы его и прихуячил по камнестической совести. Ни хуя, не моя принципиальная ошибка все-таки.
Феликс. Ну то, что ты отстаиваешь упорно свое мнение, Аркаша - это туда, изрядно. Но вот что тебе все-таки абсолютно по хую убить человека по трусости или по камнистической совести - это слабо, хохляндия, хуевато.
Аркадий. Не, Эдмундович, не прав ты. Видит Бог, - мне все-таки не все равно. По камнистической совести мне приканапыжить человека намного не все равно. Ну, падлой буду - не все равно! Это ж, ведь, от всего народа совершаешь пользу-то пользительную!
Феликс. Видит Бог - твоя мысль на правильном пути, Аркашка. Премного за тебя рад, товарищ старший лейтенант. Камнист.
Аркадий. Спасибо за доверие, товарищ старший капитан - за доверие и подаренную радость. И если б вы сразу написали, что этого жиденка рыженького надо для КГБ по камнестической совести, стручка, срезать, я бы сразу так и срезал, товарищ старший капитан, стручка - по камнестической совестухе - вот сразу бы так и срезал.
Феликс. Ну заебал. Ну даже если мы и ошиблись - у нас и без тебя до хуя дел-то, по горло. Мы же имеем право на ошибку? Развивающегося камнизма в истории человечества до нас не было, мы исторически прём первыми в тот мир мира и рая. Ну мы же имеем право на малюсенькую ошибочку по отношению к такому пигмеечному начальничку, как ты.
Аркадий.А я, я могу иметь право на ошибку?
Феликс. Ты?
Аркадий. Ну как и вы. Я же тоже теперь КГБ. Я же могу иметь право на ошибку, что грохнул жиденка по трусости.
Феликс. Сознался. Раскаялся. Когда ты его убивал, парень, ты тогда КГБ еще не был. Когда ты его бритвочкой по горлышку препарировал, ты был простым совейским хохлом.
Аркадий. А в душе я был КГБ, Феликс Феликсович. Здоровьем матери клянусь, что в душе я был КГБ.
Феликс. Ну ты меня задрючил.
Аркадий. Ну а потом ведь каждый советский человек первый раз в этой жизни живет исторически, каждый совейский человек должен иметь законное право на ошибочку - хотя бы по конституции.
Феликс. Ну ты загнул, хуище, теперь в совейскую конституцию. Пусти хохла в КГБ. Ведь тогда и этот рыжий совейский еврей тоже имел тогда право на ошибку предать нас, вредить нам. И тогда мы ошибочно его приканапыжили - так, что ли, по твоей черной неблагодарной философии получается?
Аркадий. Хуй его знает. Хуй его знает!
Феликс. Ты вот что - кончай матюгаться. Заебал ты меня в доску своим трехэтажным матюгальником.
Аркадий. Хуй его знает.
Феликс. Нет, ты все-таки подумай и скажи - хорошо это получилось, что мы экзекутировали совейского человека, который имел право на ошибку нам вредить?
Аркадий. Не хочу думать. Не хочу сам думать! (Плачет.)
Феликс. Ну вот это заебись. И слезки твои к месту. Замочно.
Аркадий. Заебись? Точно замочно?! Вы меня возьмете к себе?!
Феликс. Извращенно ты мне нравишься, Аркашка, - хуй проссышь. К тому же, мне кажется, что убить человека по трусости - это не ошибка, это твое природное сучье какчество, которое, я надеюсь, мы общими усилиями вытравим из твоего очка дрожащего - этаким каленым гебистским глиномесным хуем фортыпарем. Я искренне влюблен в тебя, Аркашка.
Аркадий. И я в тебя влюблен, Эдмундович, тоже искренне. А трусость вытравляйте каленым этим хуем гебистским с моей жопы - сам хочу. А вот ты можешь теперь молоко с пищеблока хоть пятилитровыми банками пиздить - для язвы-то, - я тебе ничего не скажу. Я даже специально с Клавкой ради тебя договорюсь. Клавка ради меня что хоть сделает.