Вот только второй страж сильно портил нервы. А время, время… Камера мерно двигала мордой, Рин считала секунды. Вот, наконец, она отвернулась. Рин открыла решетку, и уже разжимая пальцы, второй рукой захлопнула решетку. С тихим лязгом защелкнулись крепежи, решетка замерла, Рин разжала пальцы, упала на пол и нырнула за стол.
Камера повернулась.
Сердце бешено колотилось в груди. Она считала секунды. Камера должна бы отвернуться. Короткий взгляд: точно, отвернулась. Рин перебежала к лабораторному столу. Навь в глубокой коме. Плохо. Если он не очнется, им обоим конец. Глаз зацепился за тусклое черное пятно на белоснежном столе. Надо же, его сабли. Лежат среди прочего барахла. Интересно. Рин, краем глаза присматривая за камерами, переползла к столу у стены, стащила за ремни сабли, сгребла на ощупь все, до чего смогла достать (кажется, что-то из оружия, да аптечку прихватила), запихала добычу за шиворот, завязав потуже пояс абы не выпадало по дороге, и полезла назад, к столу.
После недолгой возни она открыла зажимы, удерживающие воина на столе, со стороны от второй камеры. Проклятье! "Мертвая зона" для обеих камер на столе всего-то пять секунд! А надо успеть. Рин считала четко, стараясь не сбиться. И-и-рр-раз, встать, перегнуться через стол, и-и-и-два, подковырнуть "язычок", и-и-и-три, выдернуть штырь, и-и-четыре, открыть зажим, и-и-и-пять, она вновь сидит на полу, а над головой физически ощутимо проходит взор камер. Десять секунд сидеть, а потом опять, на зажим на ноге. Опять отсидеться, и – расстегнуть широкий ремень на животе. Есть. Открыть-то открыла, и что дальше? Растолкать его не удалось. Поднять – не могла физически – весил он, однако, совсем некисло. Навь пребывал в глубочайшем обмороке, его мелко-мелко трясло, словно его бил тик. Тело ненормально горячее. Неужели жар? Черт, да что с ним сделали?
Рин начала нервничать. Время истекало. В глубине рождалась тревога. А ведь еще до ангара нужно добраться!
Поднять росса удалось только после резкого мысленного приказа "Вставай!". Правда, сказать, что он пришел в сознание, Рин не могла. Навь не осознавал ни где находится, ни что делает, бездумно выполняя непосредственные команды, как робот. Впрочем, от него больше и не требовалось. Двигался, и ладно. Надо заметить, двигался он безупречно. Тело помнило навыки, даже в таком состоянии он не шел… тёк. Если бы не это… Рин вздрогнула. Она просто изумлялась, как он умудрился забраться в вентиляцию в "мертвой зоне" камер.
До машины они добрались на пределе времени. Солдат, патрулировавший ангар, отрубился от крепкого удара по загривку, Рин быстро поволокла росса к выбранной и подготовленной для длительного перелета "Стреле", прихватив по дороге спрятанные в обломках кораблей пакеты, и только когда воин оказался на заднем сидении, девушка убрала контроль над ним и позволила отключиться окончательно. Осторожно выкатила "Стрелу" из ряда и подвела вплотную к запасному шлюзу. Открыть главные ворота не рискнула. Сейчас, посреди ночи, сирена поднимет на ноги всю базу. Впрочем, открытие запасного шлюза тоже не останется незамеченным, но если оператор не смотрит на пульт, то и не заметит маленькую зелененькую лампочку. Диафрагма шлюза раскрылась, пропуская узкую машинку на свободу. Рин быстро вывела "Стрелу" и закрыла за собой створки. Конечно, запись об открытии шлюза останется на компьютере, но фору Рин получит. Проверять будут только утром, а к тому времени она будет уже далеко.
"Стрела" буквально пожирала расстояние, развивая умопомрачительные скорости: легкая, маневренная, скоростная, она уносила их все дальше и дальше. Конечно, машина была оборудована и навигационным оборудованием, и картографическими базами данных, и системами спутниковой связи, бесполезной на этой планете (ни один уважающий себя росский корабль мимо спутника не пролетит, не пальнув в него пару раз – больше спутник не выдерживал при всей навешанной на него броне).
По картам Рин не ориентировалась вовсе – пометки и система обозначения высот вводили ее в крайне скучное и тоскливое состояние бессилия перед собственным идиотизмом. То же касалось и маркировки на циферблатах: язык понимать – это одно, а вот читать на нем – это совершенно другое. Вся коллекция закорючек, палочек, двойных, а то и тройных стрелок, каких-то амебоподобных сгустков в пластиковых шариках на пульте… все это вводило в ступор. Да и вообще весь полет проходил под знаменем здоровой интуиции: Рин не знала расстояние до побережья ни в родных километрах, ни в росских альдерах, ни в авах хоммо. Но, то самое великое чувство направления, что не дает заблудиться в чужом городе, вывело ее к тому самому побережью.
Переезд занял четыре дня, и все это время Навь так и не пришел в сознание.
Побережье . Красная луна правила небом. В сумраке бескрайний ковер леса казался монолитной стеной, встающей на равнине и уходящей куда-то далеко, за горизонт, растворяясь во мраке надвигающейся ночи. Ночной лес ожил под красным светом луны призраками и кошмарами; шевеление в глубоких тенях будило ужас, страх населял их чудовищами и хищниками, готовыми вот-вот выскочить на тебя. Далекие крики животных, рев хищников, переклички дракончиков и стрекот насекомых лишь усиливали страхи подсознания.
Фары "Стрелы" выхватывали из темноты стволы деревьев и кустарник подлеска. Рин остановила машину у того самого дерева, на котором остался стоять шалаш, и осторожно, бережно, стараясь лишний раз его не дергать, вытащила воина из машины. Зеленая мордочка котяры вынырнула из кустов, шумно принюхиваясь, но кошка близко не подошла. Машина пугала. Рин выгрузила все припасы, ободрала "Стрелу" и, выведя за границы леса, пустила ее в полет к горизонту с намертво заклиненным рулем и педалями тяги. К тому моменту, когда иссякнет топливо в объемных баках, машина улетит далеко. Пусть ее ищут где-то там, за далеким горизонтом.
Ита вернулась, шумно обнюхивая росса и тихонько?-ти?хонь?ко попискивая. Умный зверь чувствовал, что ему пло?хо. А росса подкосила болезнь. Страшная, чуже?род?ная, введенная учеными в последний момент. Рин ничего, ну совершенно ничего не могла поделать, никак не могла ему помочь, облегчить страдания, и это просто убивало!
Оставив кошку охранять росса, девушка затащила многочисленные тюки, пакеты и пакетики на дерево в шалаш. Наверху ничего не изменилось за эти семь дней. Все так же, все то же. Разложив и закрепив припасы, она вернулась за воином.
Ита лизнула его щеку, и жалобно, тоскливо мяукала. Росса скрутил очередной приступ. Тяжелый, затяжной. Рин села рядом с ним на траву, прислонившись к дереву, поддерживая его, обнимая, а его било крупной дрожью… Горячее от внутреннего жара тело неестественно-белого цвета, тонкая пятнистая куртка хоммо, насквозь мокрая от пота, облепила тело, уже не защищая от порывов прохладного ночного ветра. Его состояние все ухудшалась, дыхание становилось все тяжелее и тяжелее, появился неприятный хрип, – болезнь набирала обороты, а он все слабел и слабел.
– Только не умирай… Только не умирай! – тихо, как заклинание, бормотала Рин, убаюкивая его и придерживая.
Приступ прошел, окончательно истощив и без того небольшие силы воина. Рин скинула с ветки несколько веревок, подцепила к ним гамак и осторожно подняла росса на развилку. С трудом, опасаясь уронить. Устроив его со всеми возможными удобствами, она спустилась вниз, и, обняв кошку, долго-долго сидела на траве, бездумно глядя в яркое звездное небо.