Женя (старается быть терпеливой). Она ушла еще до того, как пришла телеграмма!
Антошин. Но я послал ее три дня назад!
Женя. А она ушла… (Подсчитывает.) Раз-два-три-четыре… Да, уже пять дней.
Антошин. Ее нет пять дней? Где же она ночует?
Женя молчит.
Что случилось? Мама в больнице?
Женя. Хуже!
Антошин (в ужасе). Что значит – хуже?
Женя. Она у Лампасова!
Антошин. Какой еще, к черту, Лампасов?
Женя. Где-то, какой-то деятель. Теперь деятели в цене. Ездит на собственных «Жигулях» цвета корриды.
Антошин (автоматически). Какого цвета?
Женя. Бешено-оранжевого.
Антошин. Пожалей меня! Я устал, голоден. В самолетах давно уже не кормят. (Замолчал… и вдруг, совершенно внятно.) Выходит, мама от меня ушла?
Женя. От нас обоих. Последний приступ молодости. В сорок лет многие женщины становятся озабоченными и сексуально неудержимыми. (Погладила отца по руке.) Ты ведь понял сразу?
Антошин. Сразу. Но поначалу потерял равновесие. Видишь ли, меня бросают в первый раз.
Женя. Бог даст, не в последний.
Антошин (заставил себя улыбнуться дочери. Улыбка получилась вымученной). Значит, оранжевые «Жигули» с брючной фамилией Лампасов?
Женя. Зато ему всего тридцать четыре. Ультрасовременный вариант.
Антошин молча достает из чемодана игрушку. Заводит ее, игрушка скачет по столу.
Зачем ты купил заводную игрушку?
Антошин. Подарок маме. Теперь буду играть сам. (Уныло.) Бросила, значит, как старую игрушку… Если серьезно, что же главное – тридцать четыре или автомобиль «Жигули»?
Женя. Если серьезно – ни то, ни другое… Помнишь, коронная мамина фраза: «Как мы однообразно живем. Хорошо бы встряхнуться!»
Антошин. Помню, я ей ответил как-то: «Трясись в одиночку!»
Женя. По-моему, каждый уверен, что именно он в жизни чего-то недобрал. Но одни видят в однообразии покой и устойчивость, как я, например…
Антошин. Как ты?
Женя. А другие ерзают. И вот когда манит последний шанс вырваться за пределы нормы…
Антошин. Ты умная, что ли?
Женя. Разве ты раньше не замечал? Помассировать тебе затылок? Успокаивает!
Антошин. Оставь в покое мой затылок. Он мне еще будет нужен… биться головой о стенку.
Громко хлопает входная дверь, и в комнату врывается жена, точнее, бывшая жена Антошина, Рита Сергеевна.
Рита Сергеевна (старается скрыть волнение и поэтому говорит без остановки, с умопомрачительной скоростью). Вот и я! Проторчала у косметички больше двух часов, я наменяла в кассе двушек, в косметическом кабинете есть автомат, и все время дозванивалась на аэродром, а косметичка злилась, она мне брови делала, но самолет приземлился, и я умчалась недощипанная. По дороге заскочила в «Кулинарию» и купила эти… в панировочных сухарях… – куриные котлеты. Женя никогда ведь не приготовит обеда. Женя, возьми сумку, только не пролей суп, я сварила мясной с клецками, косметическая кошка все время обнюхивала суп, но это не опасно, суп в кастрюле, только на всякий случай надо его прокипятить, клецки расползутся, жалко, а на третье я сбила вишневый мусс, вишню я вынимала из болгарского баночного компота. (Первый раз позволяет себе передышку.) Почему вы какие-то не такие?
Женя. Какие мы?
Рита Сергеевна. Нахохленные. Оба молчите. Что случилось? Почему похоронное настроение?
Антошин (усмехнулся). Если ты хоть на секунду замолчишь… У меня неприятности: меня жена бросила и теперь вот забежала выяснять отношения и принесла суп, который лакала кошка.
Женя. Когда выясняют отношения – третий всегда лишний! (Уносит сумку на кухню.)
Антошин (невесело). Возвращаешься домой из долгой командировки – и тебя как обухом по голове…
Рита Сергеевна. Каким еще обухом, когда ты знал!
Антошин. Ничего я не знал…
Рита Сергеевна (убеждена, что говорит правду). Я тебе говорила, когда ты чемодан складывал, нет, когда ты брился, бритва жужжала, и ты не расслышал…
Антошин (кричит). Замолчи!
Рита Сергеевна. Я рта не раскрываю, я как воды в рот набрала…