Бетси и Энни все еще сидели в обнимку на диване.
– Его надо отнести родителям Бобби, – я показала на ноутбук, который убрала в кейс.
Энни кивнула.
– Сама она вряд ли в состоянии, – сказала я, безуспешно пытаясь выдавить сочувственный тон.
– Вряд ли, конечно.
– Может, мне самой съездить?
Энни снова кивнула, а Бетси зарыдала еще громче.
8
Дверь дома Кацев открыл Дэвид, брат Бобби. Он сразу вспомнил, что видел меня на похоронах. Впустил меня с некоторой неохотой и провел в большую гостиную, где в прошлый раз проходил обряд шива. На блестящем коричневом диване сидела, поджав под себя ноги, его мать, туфли-лодочки аккуратно стояли на ковре под кофейным столиком. Когда я вошла, она отложила медицинский журнал и неохотно приподнялась. Я жестом остановила ее и села в твидовое кресло напротив дивана. Комната была выдержана в коричневых и серых тонах. Ковер с коричневатыми разводами, мебель мягких земляных оттенков. Даже картины в тех же цветах. Над камином большой темный пейзаж с холмами, над диваном множество маленьких прямоугольных гравюр – от насыщенного кремового до черно-коричневого тонов. Сама доктор Кац сидела в кремовой водолазке и коричневой шерстяной юбке. Она отлично вписывалась в интерьер.
– Здравствуйте, – произнесла она с вопросительной ноткой, очевидно, недоумевая, что я тут делаю.
– Я Джулиет Эпплбаум, подруга и клиентка Бобби. Вы меня видели на похоронах, хотя, наверное, не помните.
– Да, конечно, – она выжидающе подняла брови.
– Джулиет, чем можем служить? – спросил Дэвид.
Я приподняла кейс с ноутбуком.
– Я принесла компьютер Бобби. Бетси попросила меня об этом. Как я понимаю, вы к ней за ним ходили.
Дэвид слегка покраснел. Наверное, представил, что человек со стороны может подумать, узнав, что он уносит из дома невесты Бобби ценные вещи.
– Мы… э… мы просто хотели убедиться, что вещи Бобби на месте. Принимая во внимание… трудности Бетси.
Я вручила ему компьютер. Не собиралась говорить Дэвиду, что понимаю его, хотя где-то была с ним согласна. Неизвестно, сорвалась Бетси именно из-за его прихода или нет. Было вполне понятно, почему родственники Бобби злятся на нее. Они считают, он мог покончить с собой потому, что она принимала наркотики. С другой стороны, у этих людей явно много денег. Зачем они забирают у Бетси безделушки и утварь? Какая им разница, если уж на то пошло, оставила бы она компьютер себе или продала, чтобы купить метамфетамин?
– А почему она не отдала мне компьютер, когда я забирал остальные вещи Бобби? – спросил Дэвид.
– Потому что он был у меня. – Как бы мне теперь это объяснить?
Они посмотрели на меня с недоумением. Я подумала, а не солгать ли, что взяла компьютер перед смертью Бобби. Но вспомнила, что говорю Руби, когда она сочиняет: будет очень стыдно, когда тайное станет явным.
– Я попросила у Бетси разрешения просмотреть файлы Бобби.
– Как вы сказали? – голос доктора Кац прозвучал резко. – Вы смотрели компьютерные файлы моего сына?
– Что, черт возьми, это значит? – спросил Дэвид, наклоняясь вперед в кресле.
– Мы с Бетси надеялись, что какой-нибудь из файлов поможет понять, почему он покончил с собой. Если так оно и было, – аккуратно добавила я.
Доктор Кац прищурила глаза.
– Если?
Я кивнула:
– Как я поняла, по крайней мере на похоронах, полиция окончательно не решила, это самоубийство или… или убийство.
Мать Бобби на секунду закрыла глаза.
– Простите меня, мисс… мисс…
– Эпплбаум.
– Мисс Эпплбаум, все же я не совсем понимаю, почему вы копались в личных вещах Бобби. Почему вообразили, будто вам это позволено.
Настала моя очередь краснеть.
– Бетси разрешила. Как невеста Бобби, как человек, живший с ним в одной квартире, она имеет на это право. – Я заговорила не менее официальным тоном, чем она.
– Вы что, детектив? – вмешался Дэвид.
Согласись я на предложение Эла, то ответила бы просто «да», и точка.
– Нет, но я адвокат, я специализируюсь в криминалистике. Я проводила некоторые… независимые расследования. Неофициально. Я делаю то же самое для Бетси.
– Что именно вы делаете? И зачем вам понадобился компьютер Бобби? – спросила мать.
Оба не сводили с меня глаз – строгая высокомерная доктор Кац и ее сын, придавленный горем и недоумением.
– Я просмотрела электронную почту Бобби, чтобы узнать, не связана ли его смерть с поиском родителей.
Доктор Кац напряглась.
– Ты должна была сказать ему, мама, – пробормотал Дэвид.
Она бросила взгляд на сына.
– Сейчас не время, Дэвид, – отрезала она и повернулась ко мне. – Ну, и как по-вашему?
– Простите, что?
– По вашему мнению, эти нелепые поиски «родной матери»… – она поморщилась, – связаны со смертью Бобби?
– Пока не знаю, – ответила я. – Бобби рассказывал о ней? Нашел он ее или нет? – Я умолчала, что почти отыскала мать Бобби сама. Сначала нужно выяснить, что известно им.
– Я не хотела обсуждать этот вопрос с сыном. И с вами этого обсуждать не хочу. Бобби сказал, что ищет эту женщину. Я пыталась его отговорить. Сказала ему, что раз она не захотела заботиться о нем в детстве, то вряд ли захочет общаться почти тридцать лет спустя. А также, что мы с отцом больше не собираемся вести эти глупые споры об усыновлении.
– Мама, ради бога, – проворчал Дэвид.
Она повернулась:
– Что? Что ради бога? Это ты виноват, Дэвид. Будь у тебя хоть капля совести, хоть капля соображения держать язык за зубами, ничего бы не случилось. Пока ты не взял на себя роль вестника правды, Бобби жил счастливо. Все мы жили счастливо.
– Правильно. Очень счастливо. Он был наркоманом, мама. Наркоманом.
– Зависимость – это болезнь. Более того, предрасположенность к ней передается по наследству.
Дэвид подпрыгнул на стуле.
– Конечно, мама. И ты ни в чем не виновата. Бобби сидел на наркотиках, потому что у него наследственность дурная. А не из-за тебя. Совсем не потому, что по твоей милости он всю жизнь чувствовал себя ошибкой природы. Ты даже не надеялась, что он чего-то добьется. Нет, не потому этот несчастный придурок кололся. Ты тут совсем ни при чем.
Он тяжелой походкой вышел из комнаты, затем резко захлопнулась входная дверь.
Несколько секунд доктор Кац сидела неподвижно. Затем повернулась ко мне.
– Прошу прощения за поведение своего сына.
Я промолчала. Я не знала, что сказать.
– Доктор Кац, почему вы от него скрывали?
Она сделала паузу, словно размышляя над ответом.
– Мы считали, что ему незачем знать. Бобби был нашим сыном. Мы любили его так же, как и остальных детей. Узнай он, что не родной нам, ему было бы больно. Так и получилось. Я лишний раз убедилась, что приняла правильное решение.
– Могу я спросить, почему вы усыновили Бобби?
– Можете, – ответила она. Похоже, ее саму удивило желание поговорить со мной. – Мы с мужем всегда хотели иметь четверых детей. Но после третьего кесарева сечения врач убедил меня больше не рожать. Утверждал, будто опасно. Дочь мне рассказала, что это была излишняя предосторожность. Если бы мы с Артуром знали, то завели бы своего ребенка.
В ее тоне отчетливо звучало сожаление.
Я не знала, что сказать. Видимо, она тут же пожалела, что так явно показала свои чувства по поводу вынужденного усыновления ребенка. Мы немного помолчали. Я слегка ерзала в кресле, скрещивая ноги. Она сидела неподвижно, лишь ноздри чуть раздувались при дыхании.
Наконец, она заговорила.
– Если я больше ничем вам не могу помочь… – и замолчала.