- Ну, что еще?
- Дай передохнуть... - Его грудь вздымалась, усиленно поглощая кислород, а глаза в узких, как бойницы, прорезях были беспокойны и трусоваты. - Сейчас... сейчас мы с тобой на тропу пойдем...
- На какую еще тропу?
- На обыкновенную... Маршрут есть такой. Стас по нему курсирует...
2
- Ох, засекут меня, ох, засекут... - бубнил Герась не переставая.
Он крепко приуныл, мой покровитель, и, думается, не без причины: позволив мне уйти из бара, он таки нарушил данные свыше инструкции. А тут еще гонорар за посредничество уплывал из-под пальцев. Есть от чего прийти в отчаяние.
- Чует мое сердце, влипну, ох, влипну...
Сопровождаемые его негромкими жалобными стенаниями, мы дошли до драматического театра и остановились под аркой у главного входа.
Даже отдаленно не представляя, как выглядит человек, которого караулим, не зная, предстанет ли он перед нами в бескозырке или, скажем, проедет мимо в кресле на колесиках, я тем не менее подверг ревностному осмотру всех, кто находился на площади перед театром. Их было немного на этом голом и пустынном в дневные часы пятачке: ватага мальчишек-велосипедистов, две-три парочки, спутавшие день с ночью и страстно обнимающиеся на виду у впавших в полудрему пенсионеров, да женщина с коляской - в Стасы никто из них явно не годился.
"Неужто снова облапошили? - подумал я, зараженный пессимизмом своего спутника. - Неужто опять, сам того не желая, я лью воду на чужую мельницу?"
- Засекут, как пить дать, засекут, - продолжал тянуть свою грустную арию Герась. - Я ж на учете. Меня в милиции как облупленного знают. А тут иностранцев полно...
- Где ты видишь иностранцев? - не выдержал я.
- Где-где, - передразнил он. - "Интурист" рядом. До "тропы" рукой подать. Мне б за километр обходить, а я суюсь прямо в пекло...
- Ладно, не скули.
- Конечно, тебе-то что, тебя здесь никто не знает. И карточки твоей в милиции нет...
- Нет, так будет. Связался на свою голову. Ну где она, "тропа" твоя хваленая? Идем, что ли?
- Подождем еще немного, а? - предложил он неуверенно и тут же, себе противореча, махнул рукой: - А, была не была, не век же здесь торчать. Пошли... - И двинулся через мощенную брусчаткой площадь.
В рощице, неподалеку от театра, действительно было помноголюдней. И тропа была. Да не одна, а с полдюжины. Тенистые, уложенные дерном, они петляли в душистых зарослях рододендрона, между увешанных мелкой листвой эвкалиптов и вели вдоль берега в лощину, где располагался гостиничный комплекс "Интуриста". Оттуда и валила сюда иностранная публика в поисках тишины и прохлады.
Не успели мы сделать и четырех десятков шагов по этому утопавшему в зелени Эдему, как идущий впереди Герась резко тормознул и шарахнулся вправо, совершив одновременно разворот на полных сто восемьдесят градусов.
- Стой! - скомандовал он.
По инерции я сделал шаг-другой в том же направлении.
- Стой, говорю! - прошипел он свирепо. - И не таращься в ту сторону! Не видишь, Стас клиента обрабатывает.
Навстречу нам по одной из боковых тропинок шел высокий пожилой мужчина в белой тенниске, подрезанных до колен хлопчатобумажных брюках и шлепанцах на босу ногу. Рядом с ним семенил среднего роста малый с круглым румяным лицом и, энергично помогая себе руками, что-то ему втолковывал. Это и был, как я понял, "Стас, обрабатывающий клиента".
Они прошли совсем близко, однако ничего, кроме обрывка фразы, произнесенной на скверном, искаженном до неузнаваемости немецком, я не разобрал.
- Он что, языки знает, твой приятель?
- Заткнись! - Герась дождался, пока оба скрылись за деревьями, и лишь затем сообщил: - Самоучка он. И по-немецки, и по-английски шпарит, будь здоров! - И уж совсем по-свойски поделился: - Во работает, гад! Который сезон на "тропе", а ни разу не попался. А спроси, почему?
- Почему? - откликнулся я.
- Нюх собачий. Он иностранцев этих за версту как рентгеном схватывает, знает, кто чем дышит: кто позагорать приехал, а кто чемодан порастрясти. Глаз у него наметанный. Ну и языки, конечно. Светлая голова! "Ладу" на этом деле поимел последней модели - уметь надо! Железный кадр! За ним не пропадешь! - Истощив запас комплиментов, он бухнулся на стоявшую поблизости скамью. - Хорошо, что не разминулись. Я ж говорю, ты везунчик.
Хотел бы и я так считать, только вот оснований пока не имелось. Мы прождали десять минут, и еще столько же. Герась пообмяк, растекся по скамейке своими могучими телесами, вроде вздремнул даже. А я вернулся к тому месту из немановского "Энигматика", на котором застрял во вторник, сидя на набережной. Но и теперь ничего путного не получалось, больно заковыристая была вещица.
Наконец Стас вынырнул из-за дальнего поворота дорожки.
Он приостановился, будто принюхиваясь, покрутил головой и направился к нам ленивой походкой человека, которому некуда и незачем спешить.
Герася со скамейки как ветром сдуло.
- Ну что, Стасик, с уловом? - заискивающе осведомился он, когда расстояние сократилось до пределов слышимости.
- А ты почему здесь? - Стас был недоволен и не скрывал этого. - Я тебе где велел находиться?
Герась указал на меня глазами: мол, не при постороннем же выяснять этот сугубо частный вопрос, подхватил его под локоть и отвел в сторонку. Он был значительно выше ростом и, чтобы вещать в снисходительно подставленное ухо, вынужден был согнуться в три погибели.
Стас слушал не прерывая. Потом задал ряд вопросов. И, заручившись исчерпывающей информацией о моей особе, вернулся, чтобы проверить ее по первоисточнику.
- Тебя как зовут? - начал он с азов.
- Владимир.
- Фамилия?
- Миклухо-Маклай, - не сморгнув, ответил я.
Стас скользнул по мне тусклым, ничего не выражающим взглядом.
- У тебя ко мне дело?
- Поговорим, там видно будет. - Я решил держаться прежнего курса на сдержанность - чем несговорчивей партнер, тем меньше подозрений он вызывает, тем больше к нему доверия. Прием, известный со времен строительства египетских пирамид.
- Что ж, поговорим. - Стас подал Герасю знак, и тот крупной рысью удалился в противоположную от моря сторону. - У меня пятнадцать минут. Свободных. Думаю, нам хватит.
Он присел рядом, закинул ногу на ногу, и я заметил маленькую аккуратную штопку на его безукоризненно выглаженных брюках. Очевидно, к одежде, как и ко времени, он относился предельно экономно.