Знакомые предметы, оставшиеся на своих прежних местах, обступили со всех сторон и как будто злобно радовались его появлению. То, что он хотел считать безвозвратно канувшим в прошлое, о чем, сидя в своей камере, избегал думать, а если и думал, то, обманывая себя, как о постороннем, не имеющем к нему никакого отношения, оказывается, существовало все это время и ожидало его прихода, чтобы напомнить о себе парализующим волю страхом. Сознавая, что психологически не подготовлен к предстоящему испытанию, он изо всех сил сопротивлялся давящей атмосфере дома, в то же время завороженно смотрел на синие, с голубыми кольцами, обои, на календарь с не оторванным за январь листком, на газовую плиту, на колченогий венский стул, прижатый гнутой спинкой к стене, — смотрел и, не желая того, «видел» Волонтира.
Призрачный, видимый лишь одному ему, он выходил, припадая на левую ногу, из комнаты, почесывая поросшую седым волосом грудь, и ухмылялся. Совсем как в тот последний вечер. «Ничего, потолкуем. Вот попьем чайку и потолкуем…»
Мимо двигались люди, следователь отдавал какие-то распоряжения, а он застыл у проема, соединявшего коридор с комнатой, и не мог оторвать глаз от этажерки со старомодными слониками, безделушками, от круглого, покрытого пестрой клеенкой стола, рядом с которым стоял обтянутый коричневой кожей диван. Оставаясь невидимым для присутствовавших, Волонтир сидел на потертом диванном валике и скалился, обнажая свой желтые от табака зубы. Это до такой степени было похоже и на сон и на явь одновременно, что на миг поверил в живого Волонтира и даже услышал его знакомый испитой голос. «Мальчишка, щенок, — прозвучало в ушах. — Я тебя насквозь вижу, все твои куриные потроха. Вздумаешь обмануть — подохнешь. С того света достану…»
Следователь тронул его за рукав телогрейки:
— Красильников, вы меня слышите?
— Да-да… — Он перевел дух.
Рожденный воображением призрак пропал. На диване сидел молоденький лейтенант в милицейской форме и заполнял бланк протокола.
Неизвестно, что было хуже — плод его фантазии или действительность, во всяком случае, Игорь постарался сосредоточиться на происходящем, и ненадолго ему это удалось.
— Мы приступаем, — сказал Скаргин. — Красильников, покажите, пожалуйста, где располагались вы и где находился Волонтир в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое января.
— Я? — Он неуверенно подошел к столу. — Я весь вечер просидел тут, на стуле. Волонтир — напротив, на диване. — Разрываясь между желанием не вспоминать подробности и необходимостью отвечать на вопросы, он указал на центр стола: — Здесь стояла закуска, бутылки, стаканы.
— С вашего места были видны часы. — Следователь остановился у этажерки. — Вы смотрели на них?
— Нет. У меня были свои, наручные.
— Уточните, в котором часу вы пришли к Георгию Васильевичу.
— В половине девятого.
«Да, это было в половине девятого», — подумал Игорь. Врать не было никакого смысла: тесть видел их с Жорой в подъезде, а сразу после его ухода, забежав домой за бутылкой, он, как и обещал, пошел к соседу.
— И больше временем не интересовались?
— Нет.
— На свои часы тоже не смотрели?
— Не смотрел.
Хотелось отвечать легко, непринужденно, а получилось сухо и скованно: продолжала давить обстановка, слова застревали в горле. Особенно избегал он смотреть в сторону дивана — излюбленного места Волонтира.
— Что пили? — продолжал следователь.
— Сначала мою «Пшеничную», потом Жора вытащил из холодильника «Экстру».
— На холодильнике отпечатки ваших пальцев.
— Да, извините, «Экстру» доставал я.
— Пили одинаково, поровну?
Игорь вспомнил, как, пользуясь любой возможностью, подливал водку в стакан Волонтира, подливал до тех пор, пока у того глаза на лоб не полезли.
— Поровну, — сказал он.
— О чем беседовали?
— Я же говорил — о разном.
— Точнее не можете сказать?
— Не могу.
— Присядьте на свое место. — Следователь подвинул ему т о т с а м ы й стул.
Подчиняясь чужой воле, он, как сомнамбула, присел, и сразу же произошло то, чего больше всего боялся: снова «увидел» Волонтира. Продолжением кошмарного сна промелькнула его зеленая байковая рубашка, его смазанное движением лицо с насупленными, черными как смоль бровями. Разом всплыло все, что исподволь наслаивалось в течение нескольких последних лет, всплыли полузабытые детали, некогда составлявшие нечто целое, значимое, но со временем выпавшие из памяти как мелкие и ненужные, потому что все разговоры, встречи были только прелюдией к главному — о б щ е й ц е л и, а она появилась не сразу, лишь на второй год знакомства.