Ксения Спынь
Играй, Адель, не знай печали
В окно бился снег.
Его подсвечивал фонарь у подъезда. Белые в рыжину хлопья беспорядочно метались. Близкие. Чужие.
Если открыть окно… Впрочем, даже не открывая, можно было услышать низкий монотонный гул. Это выл ветер. Тонули ли в нём далёкие отзвуки марша или не звучали уже вовсе — этого было не разобрать. Казалось, как будто стихия тоже решила сыграть правителю заупокойную.
Она молча вглядывалась в ночную улицу. На стекле маячило смутное очертание лица, но этим можно было пренебречь. Там, снаружи, свет выхватывал часть дороги перед подъездом — гладкую белую ленту. В такую погоду все сидят по домам.
В дверь постучали.
Она неспешно обернулась.
Тихонько так постучали. И сразу замолкли. Потом снова.
Должностные лица стучат по-другому. Она подошла к двери.
— Кто там?
— Это Зенкин, — донеслось с той стороны. — Женя Зенкин.
Она отворила.
На пороге действительно стоял Евгений Зенкин. Раскрасневшийся, усыпанный снегом, он тяжело дышал и шморгал носом.
— Привет.
— Ты не занята? — голос его звучал сипло. — Можно к тебе?
— Заходи, — она отошла в сторону, пропуская его. Заперла дверь.
Остановившись у вешалки, Зенкин непослушными пальцами расстёгивал пуговицы пальто. В его движениях было что-то судорожное, неровное. Может, и от мороза.
Она всё же спросила, по-прежнему прислоняясь к двери:
— Что-то случилось?
Зенкин стянул с себя заснеженный шарф и теперь несколько потерянно осматривался, будто не мог вспомнить что-то.
— Случилось? — протянул он. — Да не то что бы…
Потом остановил взгляд на собеседнице и широко улыбнулся. Улыбка получилась кривоватой.
— Была на похоронах? — спросил он со странным задором.
Она покачала головой:
— Специально меня не приглашали. А так… что там делать?
— Повезло, — Зенкин рассмеялся. — Я был. Сказали, что лучше быть… Ну, ты понимаешь, — он снова шморгнул и, жестикулируя, продолжил. — Народищу… Военный оркестр. Салюты. Огни. Это всё под снегопадом. Солдаты маршировали — долго так. Потом ещё все эти забирались на трибуну и произносили речь. А ты стой и смотри. И слушай их. Закоченел весь.
Зенкин потёр ладони, подышал на них.
— Холодно там? — спросила она с попыткой сочувствия.
— Метель, — он замахал руками, чтоб показать, какая метель. — Настоящая вьюга. Снег сплошняком. Думал, не дойду.
Она, наконец, пришла в движение — оторвалась от двери и жестом указала на комнату.
— Чаю? Кофе?
Он усмехнулся, с шумом опускаясь на тахту:
— Да нет. Я… уже…
Она задержалась в дверях кухни и окинула Зенкина оценивающим взглядом. Его заметно пошатывало.
— А, — она понимающе кивнула и прошла следом.
Зенкин погрузился было в свои мысли, но, стоило ей приблизиться, вскинул взгляд на неё.
— Сыграешь что-нибудь? — спросил он тихо.
— Что-нибудь, — повторила она. — Сыграю.
Старая гитара стояла в углу. Она почти никогда не покидала своего места, но бережно хранилась. Её знакомый изгиб пришёлся точь-в-точь по рукам.
Даже не мысли — пальцы: пальцы сами захотели сейчас о ночи, о смерти, о блёстках дождя в темноте. Голос подтянулся за пальцами.
Тревожные звуки сливались с шумом ветра, как её силуэт на стекле сливался со снежной ночью — странная такая, низкая фигура с охапкой кудрей на макушке и с огромной, не по росту, гитарой.
Она не особо следила, слушает Зенкин или нет. Когда песня закончилась и мелодия затихла, он сидел, подперев голову кулаком и о чём-то глубоко задумавшись. Потом, видимо, услышал, что гитара молчит, и тихо пробормотал:
— Ты никогда не пела этого раньше.
— Не подходило.
— Да, было по-другому… Так давно. Я бы успел разучиться и всё позабыть.
— Я играю иногда, когда корректуры немного, — она глянула на стол, где покоился печатный лист со знаками правки, вновь отвернулась. — И когда очень хочется.
Зенкин тихо улыбнулся:
— Играй, Адель, не знай печали.
Она оглянулась с почти лукавой усмешкой:
— Твоё?
— Нет… — Зенкин покачал головой. — Это классик.
Оба на время примолкли.
У окна что-то тихо стукнуло. Зенкин замер и настороженно уставился туда.
Она проследила за его взглядом, на всякий случай выглянула в окно и снова обернулась к нему с едва намеченной улыбкой.
— Успокойся. Они больше не следят.
Зенкин вздохнул и прикрыл глаза рукой, потирая лоб.
Воспользовавшись паузой, она пошла поставить гитару в угол. Зенкин поднял голову.