Каждый вечер, ровно в одиннадцать, музыка зовет меня. Я не могу противиться этому приглашению - ведь я до сих пор верю, что мой Демон придет. Я получила вечную молодость и жизнь до тех пор, пока не разорву этот круг. Каждый вечер я вижу, как умирает мой муж - и знаешь, стоит мне только окликнуть его, за несколько мгновений до удара, вскочить, броситься к нему, и наваждение исчезнет. Я смогу попросить у него прощения, и он простит, я верю. И я уйду к нему, туда, где он давно меня ждет...
Стоит мне окликнуть его - и мелодия покинет меня. А, значит, Демон не отзовется.
Двести лет я даю себе слово, что сделаю так, и двести лет я не в силах отказаться от этого проклятья.
Спинетта прошлась по комнате и в сердцах пнула ногой кресло.
- За что ты хочешь просить у него прощения? У мужа своего? - угрюмо спросила она.
Орея посмотрела на свои ладони.
- Раньше над фортепиано висело зеркало... но страх прервать игру оказался сильнее - я не сказала ни слова, я не сделала ни одного движения в его сторону. Я доиграла последние аккорды после того, как он упал.
Быть может кто-то, однажды, окажется сильнее наваждения, и найдет в себе силы убить меня? И все наконец-то прекратится, мелодия исчезнет, а я стану тем, кем давно мне полагается быть - прахом.
***
Мир за окном постепенно терял свою яркость, будто опечаленный художник, не довольный своим творением, замазывал сначала серым, а затем - черным картину.
Спинетта сидела в одном из кресел, держа в правой руке чашку из тонкого фарфора, а указательным пальцем левой додирая расползшуюся ткань обивки. Свечи плакали воском, а в вазочке на столике грустило печенье. Одно - надкусанное и осторожно возвращенное на место.
В соседнем кресле, опершись локтем о подлокотник и подперев ладонью щеку, дремала Орея. Или делала вид, что дремала.
- Как ты с голоду не умерла, мне вот что интересно, - нарушила, наконец молчание Спинетта, которой надоело прихлебывать чай меленькими глоточками и рассматривать комнату.
- У меня много украшений и вещей, которые можно продавать и жить безбедно, - тихо отозвалась Орея. - А то, что мне двести лет, и это я тот самый игрок на фортепиано, у меня на лице не написано.
- А печенье мерзенькое, - подытожила Спинетта. Орея пошевелила пальцами.
- Может быть. Покупала я его... года три назад, кажется. Прости, я очень плохая хозяйка. Можно тебя спросить?
- М-м-м? - Спинетта потянулась и, поджав ноги, удобнее устроилась в кресле.
Орея задумчиво смотрела прямо перед собой.
- Ну, то, что ты сидишь тут и не уходишь, меня не удивляет. Не пойми неправильно - я даже рада собеседнику. Просто, это странно. Но почему ты стала воровкой?
- А что, не похожа? - ухмыльнулась Спинетта, закладывая руки за голову и облокачиваясь на спинку кресла.
- Нет. Ты похожа на женщину, которая слишком гордится своими недостатками и слишком тщательно прячет свои слабости.
- Хорошо пожратушки, вот моя слабость, - отозвалась Спинетта, выразительно глядя на печенье.
Орея поднялась с кресла.
- Скоро одиннадцать. Тут будет весьма неуютно, Спинетта. Тебе лучше уйти.
Спинетта зевнула.
- Охохонюшки, куда же я в такой ветер и холод уйду отсюда? Ты играй себе, я же сказала, кроме мыслей о еде у меня не возникает никаких образов.
- Как знаешь... прости, я оставлю тебя ненадолго. - Орея зачем-то подобрала подол платья и неторопливо вышла из комнаты.
Спинетта снова зевнула, свернулась калачиком и закрыла глаза.
- Подрематюшки -спатушки... хоть сегодня за стеной никто спинкой кровати бить не будет и кричать... сумасшедшие...
Женщина закрыла ладонью глаза, загораживаясь от света, и задремала.
Вдоль позвоночника будто провели ледяной рукой., заставив Спинетту дернуться и распахнуть глаза. Тотчас зазвучали первые аккорды мелодии - зовущие, скорбные, протягивающие руку, чтобы увести тебя к вечному покою, на тихую пристань, у берегов которой покачиваются в воде осенние листья, черенками вверх, маленькие кораблики.
Спинетта приподнялась и повернула голову.
Орея сидела за фортепиано и играла, покачиваясь в такт музыке. Играла самозабвенно, с полной отдачей, прикусив губу, то ли чтобы не расплакаться, то ли от какой-то сдерживаемой боли, то ли просто от усердия.
Дохнуло холодным ветром, и вновь кто-то словно провел перышком вдоль хребта. Спинетта вновь повернулась лицом к комнате и вздрогнула. Возле стола стоял высокий мужчина, с тонкими, благородными чертами лица. Он сдержано улыбался и что-то говорил сидящей за столом женщине с волосами, золотыми как солнечный луч . Слов не было слышно, но, судя по тому, как женщина улыбалась, беседа была ей приятна.