Играй грязно (ЛП)

— Ты это слышал? — спрашиваю я.

— Слышал.

Мы останавливаемся и ждем. Снова раздается вой, но на этот раз он похож на два разных звука.

— Там что-то есть, — говорит Ноа, уже направляя меня в ту сторону.

На другой стороне контейнера мы находим картонную коробку, закрытую сверху, но с небольшими отверстиями по бокам. Теперь поскуливание стало совершенно очевидным.

— Как ты думаешь, что внутри? — спрашиваю я.

Ноа опускается на корточки перед коробкой.

— Есть только один способ узнать. Ты можешь посветить мне фонариком, детка?

Я достаю из сумочки телефон и направляю луч на коробку.

Ноа осторожно открывает крышку и задыхается:

— Твою мать. Не могу в это поверить.

Я тоже не могу поверить. Внутри коробки мы находим щенков. Они такие маленькие и с закрытыми глазами — должно быть, новорожденные. Мои глаза наполняются слезами. Кто мог совершить такой жестокий поступок?

— Боже мой, я не могу поверить, что кто-то мог это сделать.

Ноа снова закрывает коробку и берет ее в руки:

— Мы должны занести их внутрь.

— Может, лучше отвезти их к ветеринару?

— Да, но сначала я хочу их согреть. Кто знает, как долго они здесь пробыли?

— Хорошая мысль.

Мы спешим через парковку, а потом с нетерпением ждем, когда приедет лифт. Ноа снова открывает коробку:

— Все в порядке, малыши. Мы о вас позаботимся.

Я все еще расстроена тем, что щенков оставили умирать на морозе, но, видя, как Ноа ласково с ними разговаривает, мне становится тепло в груди.

Я не хотела влюбляться в него, но, кажется, уже слишком поздно.

ГЛАВА 29

ДЖИА

Как только я открываю дверь, Ноа вбегает внутрь и ставит коробку со щенками на журнальный столик. Я спешу в свою комнату и беру пару толстых одеял, чтобы укутать их.

— Сколько их там? — спрашиваю я, когда возвращаюсь в гостиную.

— Семь. Я думаю, это далматинцы, — Ноа достает одного из них из коробки, и тот издает восхитительный звук. — Привет, малыш. Не волнуйся, теперь ты и твои братья и сестры в безопасности.

Каждый раз, когда я думаю, что Ноа не может стать еще более очаровательным и неотразимым, он доказывает, что я ошибаюсь. Мое сердце снова тает.

Я сажусь рядом с ним на диван — в животе у меня хаотично порхают бабочки — и протягиваю ему одно из одеял:

— Вот.

— Спасибо.

— Он такой крошечный.

— Он самый маленький из всех, — Ноа подносит указательный палец ко рту щенка, и тот сразу же пытается его сосать. — Я думаю, он голоден.

— Прежде чем что-то делать, нужно их согреть. Если мы обернем их одеялами и прижмем к своему телу, это будет быстрее.

Он кивает.

— Я тоже так подумал.

Я расстилаю одеяло у себя на коленях, и Ноа кладет на него трех щенков. Они скулят и извиваются, но, по крайней мере, двигаются. Один пытается скатиться с моих коленей, но я подталкиваю его ближе к двум другим. — Куда это ты собрался?

— У тебя беглец? — Ноа смеется.

— Да, они беспокойные, думаю, это хороший знак.

— Конечно. Если бы они были вялыми, это был бы тревожный сигнал.

Он кладет оставшихся щенков себе на колени и, как и я, накрывает их своим одеялом, а затем берет сверток и прижимает его к груди. Я делаю то же самое. Если бы кто-нибудь сейчас вошел в мою квартиру, он бы подумал, что мы держим на руках двух младенцев.

— Они такие вонючие милашки, — Ноа смотрит на них, мягко улыбаясь. — Я хочу оставить одного себе.

— Они не разрешают держать домашних животных в студенческих общежитиях.

Он поворачивается ко мне:

— Даже здесь?

Мне не хочется говорить ему, что это правило распространяется на все студенческие общежития, особенно когда я влюблена в щенков и хотела бы тоже оставить себе одного:

— Боюсь, что да.

— Это отстой, — он снова смотрит на щенков в своих руках, а потом говорит:

— А что, если мы никому не скажем?

— Как ты собираешься прятать далматинца в своей крошечной комнате в общежитии?

— Я надеялся, что мы сможем оставить одного щенка и держать его здесь?

От того, как он смотрит на меня сейчас, с таким нетерпением и надеждой, у меня перехватывает дыхание. А еще он играет с моим интеллектом в игру "в поддавки". Я должна была бы сказать категорическое "нет", потому что это безумие, но это не выходит у меня изо рта.

— Ты хочешь завести щенка вместе? — пискнула я.

— Ага.

Мое сердце делает несколько кульбитов и уносится в закат:

— Это выходит за рамки дружбы с привилегиями.

Он прищуривает глаз.

— Разве? Я думаю, что друзья могут иметь общего питомца.

— Я даже не знаю, будет ли Харпер не против.

Он поворачивает свой комочек ко мне:

— Как ты думаешь, она откажется от этого переизбытка милоты?

Я качаю головой:

— Мы можем поговорить об этом позже.

Он коварно улыбается:

— Ты хочешь сказать, что собираешься подумать об этом?

— Да. А сейчас давай сосредоточимся на том, чтобы накормить этих щенков. У меня есть немного молока, но я не уверена, что мы должны его им давать, они как человеческие дети? Может быть, им нужна смесь?

Он нахмурил брови:

— Я не знаю. Я погуглю.

Через пару минут поиска в Интернете он говорит:

— Ага. Им нужно пить специальную смесь.

— Логично. Теперь, когда им не грозит опасность замерзнуть насмерть, мы должны отвезти их к ветеринару.

— Согласен, — Ноа посмотрел на своих щенков. — Что скажете, ребята? Готовы ли вы к путешествию?

Улыбка растягивает уголки моих губ. Ему действительно нужно перестать быть таким одухотворенным, когда он разговаривает со щенками. Это делает его гораздо более неотразимым, и он даже не пытается залезть ко мне в трусики.

Он смотрит на меня и ловит мой взгляд:

— Что?

Я качаю головой, надеясь, что не покраснела.

— Ничего.

Его лукавая улыбка говорит о том, что он точно знает, о чем я подумала. Будь проклята моя неспособность скрывать свои эмоции.

— Похоже, наши планы снова пошли под откос.

— Может быть, это знак, что мы должны оставаться друзьями без всех этих привилегий, — отвечаю я, не совсем понимая, о чем идет речь.

Его глаза расширяются:

— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.

Я вскакиваю с дивана и кладу щенков обратно в коробку, но на этот раз под одеяло.

— Мы должны идти. Мы не знаем, как долго они были без еды.

— Отличная отговорка, солнышко. На этот раз я пропущу это мимо ушей, потому что, знаешь ли, щенкам нужна наша помощь.

— Как ты думаешь, я успеваю переодеться из этого платья? Я быстро.

Его лицо опускается:

— Я надеялся, что буду иметь удовольствие помочь тебе снять его.

Я ухмыляюсь.

— У тебя будет еще один шанс.

— Нет, черт возьми. Я не хочу больше видеть тебя в этом платье.

Мои брови изогнулись:

— Почему? Потому что это был подарок Райдера?

— Чертовски верно.

Обычно мне не нравится, когда парни ведут себя слишком ревниво, но когда Ноа ведет себя подобным образом, в моих жилах вскипает чувство вины.

— Но мне нравится это платье, — я дразнюсь, открывая пальто и проводя рукой по животу. — Оно сидит на мне как перчатка.

Он сужает глаза и сжимает челюсть так сильно, что щеки впадают.

— Знаешь, что еще подойдет тебе как перчатка? — прохрипел он. — Мой член, глубоко в твоей киске.

— А разве не должно быть наоборот? — я изогнула бровь.

Он издает глубокий звук в глубине горла, чисто мужской:

— Осторожно, солнышко. Ты играешь с огнем.

Черт и блин. Если милый Ноа был опасен, когда говорил грязно, то разгневанный Ноа в десять раз смертельнее для моего самообладания. Я тяжело сглатываю и поспешно закрываю пальто.

— Я не буду переодеваться. Пойдем.

ГЛАВА 30