- Давай же скорее, мама, - сказала я нетерпеливо.
Я стояла в халате, а мама молилась перед картинкой гуру Нанака, держа в руках конверт с результатами моих экзаменов. Возможности открыть конверт мне не дали. Папа терпеливо ждал моих оценок, хотя уже опаздывал на работу.
Мама протянула мне конверт, и я надорвала его. Я надеялась, что завалила экзамены: это решило бы мою проблему с необходимостью становиться адвокатом. Но когда я присмотрелась к оценкам, то с замиранием сердца поняла, что этого хватит для поступления. Две пятерки и четверка.
Я молча протянула письмо отцу. Лицо его просияло, когда он увидел результаты, и впервые за несколько дней я поняла, что он гордится мной. Однако настроение от этого у меня не улучшилось.
- Хорошо, - он отдал письмо маме, которая буквально светилась от радости и бесконечно благодарила гуру Нанака. - Теперь ты станешь первоклассным адвокатом.
Я кивнула и отвернулась. Я увидела, как папа с мамой обменялись взглядами, будто не могли понять причины моего дурного настроения.
Не могла же я сказать им, что это письмо было для меня почти что смертным приговором.
Я поплелась к себе в спальню. Переодевшись, начала снимать плакаты с Бэкхемом со стены. Мама напомнила мне, что Биджи будет жить в моей комнате, когда приедет на свадьбу, и ей не понравиться смотреть на фотографию бритого налысо мужчины. Я аккуратно сворачивала их, хотя и не была уверена, развешу ли снова. Какой смысл? Теперь мне надо украшать стены портретами знаменитых адвокатов…
Я выглянула в окно и увидела ряд ярких шаль-вар камиз, развевающихся на веревке в саду. Вчера, когда развесила их после стирки, я немного потренировалась подкручивать мяч вокруг них. У меня получилось - лучшего навеса в стиле Бэкхема я еще не делала. Если бы меня продолжал тренировать Джо, я бы стала лучшим футболистом в мире. Но все это было несбыточной мечтой. «Не думай о Джо, - сказала я себе. - Это причиняет сильную боль…»
Ближе к вечеру дом начал заполняться нашими родственниками, и все собрались в саду на церемонию ватна.
Пинки сияла от счастья, сидя посреди гостей в своем новом зеленом костюме. Ей нравилось быть в центре внимания. Женщины нанесли специальную краску ватна - куркума или еще что-то - на лицо и руки Пинки. Это был своего рода обряд очищения. Я слышала, как Мина и Баббли тихо прокомментировали, что для очищения Пинки этой краски потребуется намного больше. Ох, и остры на язык наши кузины!
Мы все собрались в гостиной, когда папа вошел с Биджи, которая только что приехала. Я не видела ее уже много лет, потому что она жила в Найроби, и я уже забыла, насколько она стара. Думаю, она тоже забыла о своем возрасте, потому что губы ее были накрашены яркой помадой, и она была увешана золотыми украшениями, а одета так, словно ей было тридцать пять, а не восемьдесят пять.
С ней был внук, нес ее чемоданы. Кажется, внешность у него была довольно приятная. Моника, Баббли и Мина наверняка так думали. Они сразу же его досконально обсудили, причем у Баббли язык чуть ли не до колен висел. Я его практически не замечала - пока не увидела, что он смотрит на меня. Каждый раз, когда я оборачивалась, я встречалась с ним глазами, а однажды он даже подмигнул. Я опалила его гневным взглядом и смылась от него подальше. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь это неправильно понял.
В тот вечер все женщины были заняты - готовили еду для приема гостей на следующий день. В саду было полно людей. Большинство мужчин (включая внука Биджи, слава богу) пошли в дом пить виски. Папа жарил джалеби во фритюре на плите, стоявшей на улице, а тетушки уселись рядком, чтобы лепить самосы. Мне пока удалось от всего этого отвертеться. Я гоняла мячик по лужайке, мечтая о том, как забила бы гол завтра на финале, хотя играть мне и не светило… как вдруг на меня налетела мама.
- Джесминдер, мне что, умереть нужно, чтобы ты соизволила мне помочь? - недовольно сказала мама. - Иди и помоги тетушкам лепить самосы.
Я уныло заняла место с краю. Моя работа заключалась в том, чтобы защипывать края двух треугольников из теста после того, как в них положили начинку. Тетушки весело болтали, не замечая меня. Залепив пятнадцатую самосу, я почувствовала, что еще немного - и я расплачусь от скуки, если ничего не произойдет.