Мы со Сьюзен чередовали посещения. В палату поставили дополнительную кровать, и жена могла оставаться с Эриком три или четыре дня в неделю. Я был в остальные дни, и тот, кто не оставался дежурить, возвращался домой к Лорен, которая только начала посещать старшую школу. Она еще искала свой путь. Лорен была в начальной школе, когда мы переехали из Детройта во Франклин-Лейкс, штат Нью-Джерси, что стало для нее культурным шоком. (Франклин Лейкс – это место, где снимались «Настоящие домохозяйки Нью-Джерси»). Лорен носила футболки оверсайз Red Wing и спортивные штаны, когда другие девочки красили ногти лаком. Затем мы переехали в Эйвон, когда Лорен училась в средней школе, и это было лучше – в городе было больше жителей со Среднего Запада. Лорен нашла свою нишу, играя в лакросс и хоккей на траве. Ростом почти шесть футов[34], на поле она была невероятным преимуществом. Еще она носила на танцы четырехдюймовые каблуки[35], так что возвышалась над потенциальными поклонниками. С длинными темными волосами и атлетическим телосложением она выглядела потрясающе.
Быть младшей сестрой Эрика было не так уж легко – он пользовался популярностью и имел привычку целоваться с подругами Лорен на школьных танцах. Они соперничали между собой, но в тот вечер, когда мы узнали диагноз Эрика, Лорен чувствовала себя виноватой из-за того, что не была лучшей сестрой. Все это было похоже на плохой фильм. Все в старшей школе вскоре узнали о болезни Эрика, и Лорен, как она позже сказала, воспринимали «богатой девочкой с умирающим братом». Что касается меня, то,
… … … … … … … … … … … … …
когда я был на работе – на самом деле я не был там – не мог сосредоточиться.
… … … … … … … … … … … … …
Поэтому я взял отпуск в Cigna, чтобы проводить все время с Эриком. Нас окружал хаос: медсестры входили и выходили, проверяя Эрику артериальное давление, температуру и другие жизненно важные показатели, вокруг него был постоянный поток лечащих врачей, ординаторов, интернов, диетологов, санитаров и администраторов. С учебником по медицине и ноутбуком я старался оставаться в центре урагана. Но с каждым днем я все сильнее недоумевал из-за того, как была организована работа в больнице.
Эрика подключили к аппаратам, которые доставляли ему лекарства, и когда они не поступали в нужном количестве, устройства начинали громко пищать, так чтобы могли слышать сестры в другом конце коридора. Это часто случалось ночью, и нас с Эриком будило пронзительное БИП! БИП! БИП! Я этого не понимал. Если бы они поставили во главу угла пациентов, они бы создали такую систему, чтобы сигнал был слышен только на посту медсестры.
А еще были проблемы с едой. Аллергии Эрика означали, что кухня не должна подавать ему горох, бобы или орехи. Но иногда что-то из этого попадало в тарелку. Если бы Эрик это съел, аллерген мог повредить его почки или даже убить его. Устав от необходимости каждый раз проверять его еду, я договорился о встрече с диетологом, а затем спросил, можем ли мы пойти на кухню. Я хотел знать, как они определяют, какие продукты давать Эрику. Мы прошли на раздачу и добрались до последней контрольной точки, где кто-то осматривал каждый поднос. Там я увидел тарелку Эрика, полную бобов!
Я похлопал парня по плечу.
– Прошу прощения, – сказал я. – У моего сына аллергия на бобы.
– Это не бобы, – ответил тот.
Я повернулся к диетологу:
– У вас тут проблема.
Я признаю, что больницы спасают жизни каждый день. Я знаю, что они – котел под давлением, что медсестры и врачи перегружены работой, и что разнообразные и сложные потребности пациентов создают бесконечное количество возможностей для ошибок. Но это слабо утешает, если сына кормят пищей, которая может убить его. Чем больше времени я проводил в больнице и чем больше я понимал, что обстановка влечет за собой неизбежные неприятности, тем сильнее меня осеняло, что если у вас нет абсолютной необходимости там находиться, лечение лучше перенести в другое место.