— Матушка, плесни-ка ему «нулевочки», — обратился старший к существу неопределенного пола и возраста.
Матушка что-то прокряхтела в ответ, в руках у нее появилась помятая кружка и замызганная, стеклянная банка с непрозрачной жидкостью.
— Полкружечки «нулевочки». — Рука матушки протянула ему кружку.
— Не бойся, брат, выпей, это тебя согреет, — сказал старший.
Он, стараясь не дышать, залпом проглотил содержимое.
— Вот и хорошо, брат, а теперь расскажи нам свою историю, — попросил старший.
Жар от костра и «нулевка» разогрели его, тело расслабилось. В голове исчезло напряжение дня, и он неспешно рассказал, как попал сюда.
— Это ты правильно сделал, что не возгневался на странника, того, который на чердаке. Гнев — это последнее дело. Хотя воздастся ему по делам его, — выслушав его, произнес старший.
— В тебе, брат, смирение уже есть, а вот любви ты еще не обрел, — добавил он.
— Да, да, любви нет, мало любви, — поддержали его остальные.
— Там, в миру, — старший махнул рукой на стены ангара, — мало любви. Чего только там нет. Вот уже и мягкие задержания стали применять, а любви нет. Матушка, ведь нет любви, — он чуть коснулся ее рукой.
Матушка очнулась от полудремы и согласно закивала головой:
— Нету, нету, голубчик ты наш, Предстоятель наш любимый.
Около ее ног расположился незаметно появившийся кот. Его кот, без ушей и хвоста.
— Вот Батюшка — Предстоятель и наш «Кардинал» вернулся. Намаялся бедный по морозам-то бегать.
Он смотрел на кота, и кот заметив его, уставился не мигая прямо ему в глаза, как будто что-то спрашивал, ты ли это, хозяин чердака?
Они довольно долго наблюдали друг за другом, пока глаза их не заморгали, стали закрываться, сон сморил и того и другого. Сквозь сон он услышал.
— А вы, я смотрю, батенька, все сопротивляетесь, что-то ищете, когда уже все было и все будет тоже. Надо, батенька, действовать, действовать надо. Вы уж решитесь, уж право, батенька, пора.
Он стоял на вершине холма, мягкими изгибами спускавшегося вниз к озеру. На берегу, внизу виднелась небольшая деревенька, скорее хутор с несколькими ветхими хатками, покрытыми серо-желтой соломой.
Закатное летнее солнце уже зацепилось за кромку дальнего леса. Он знал, что это — родина его предков.
Высокое теплое небо опускалось к востоку темной тучей полной влаги. Редкие крупные капли дождя уже слегка прибили пыль на еле проглядывающей сквозь траву тропинке. А вдали уже ровно шумела стена дождя. Он смотрел и чувствовал себя частичкой всего, что видел. Мысли его витали от горизонта до горизонта. Пролетев на север, он встретил ледяные поля холодных морей, на юг — теплые воды океана.
На востоке, где шумел дождь, можно было затеряться в таежных сопках, на западе раскинулись многочисленные поля, перелески, старинные города и поселки. Поднявшись над землей, он увидел всю планету. Эта грандиозная картина дополнялась далекими звездами, галактиками и необъятной темной бесконечностью.
Солнце покраснело и уже наполовину скрылось за горизонтом. Он смотрел на большие камни, раскидистые кусты и понимал, что здесь когда-то были дома. Остатки яблоневого сада виднелись на пригорке. Когда-то, давным-давно здесь жили люди, может быть его прапрадеды. А до них целые поколения трудились на этой земле, передавали опыт и традиции в будущее. Что он от них получил? Только это — чувство родины. Было немножко грустно и торжественно — он потомок такой длинной цепочки поколений.
Сквозь шум дождя, ему казалось, он слышит звуки музыки. Мягкие, открытые звуки то затихали, то звучали громче, как бы обволакивая все вокруг. За звуками рояля послышалась флейта, к ним присоединилась скрипка. Тихо и задумчиво музыка уводила куда-то вдаль, внезапно возвращаясь, и вновь уплывала за озеро, за хаты за лесом, за самый дальний солнечный лучик.
Стена дождя приблизилась настолько, что прохладная влажная водяная пыль накрыла его. Но опасения вымокнуть до нитки не было. Он знал, что дождь остановится рядом, но его не накроет, пока не зайдет солнце. Хотелось, чтобы оно остановилось или хотя бы замедлило свой уход. Но оно ушло, и тут же дождь, как ни странно, затих, туча слилась с потемневшим небом у горизонта. Наступила чуткая, темная летняя ночь.
Он открыл глаза, пора было идти. Идти не хотелось никуда. Костер почти погас, виднелись остатки серо-красных углей. Стало холодно. Он поежился, огляделся. Вокруг никого не было. Старший и его компания исчезли. Надо было что-то делать, действовать. Находиться в ангаре не было смысла. Оставалось только одно — пойти и выгнать «СС», занявшего его место на чердаке. И он, превозмогая апатию, решился.