Помимо этого, капитан, что и был дежурным, спросил:
– Какими самолётами владеете? На чём летали?
Вопрос явно дежурный. Думаю, тот прекрасно знал какие учебные машины имеются в училище. Ответил я легко.
– «И-пятнадцать» и «И-шестнадцать».
Тот кивнул, после этого оставил меня и куда-то вышел. Вообще странно что дежурный оформляет. Это штаб, должен быть ответственный командир на это. Кстати, когда капитан вернулся, уточнил по этому поводу. Тот недовольно дёрнул плечом, но всё же пояснил свою работу, отсутствием нужного командира, и даже того, кто его замещает. Завтра будут. А меня сразу решили в полк двинуть, он тут рядом с Белостоком на аэродроме стоит. Я уже в курсе, в Сорок Первый авиационный истребительный полк меня направили. Капитан закончил оформлять, все подписи собрал, в смысле я уже оформлен, даже знаю эскадрилью и звено, в штабе полка оформлять не нужно, так что получил документы, капитан даже осчастливил на дорогу напутствием хорошей службы, так что подхватил чемоданчик и на выход. Ну что… будем служить, дня четыре, а потом воевать.
Мне было тяжело приходить в себя, но я смог это сделать. Когда осознал ситуацию, провёл языком по явно незнакомому строению зубов, и только криво усмехнулся. Ко всему был готов, но не к такому.
Хотя ладно, не об этом сейчас. Я погиб, новое тело, что удивило, по зубам и понял, что новое. Да и всё тело болит. Голова явно травмирована. Состояние плохое, нужно понять где я, и чтобы не попасть в ещё более худшую ситуацию, или свалить, или до врачей добраться.
Пока ещё не знаком с обстановкой вокруг. Это и пугает. Аурного хранилища нет, что очень жаль, так что буду разбираться сам. Я точно погиб, отлично помню, как это было, тогда почему новое тело? Что, Артём и его люди вернулись? Не знаю, на контакт не выходили.
Жаль всего добытого, что у меня было. Девчат ещё больше жаль. И Степана Райнова. До Марии к счастью добраться я не успел. Да что там успел. Меня сбили на шестой день с начала войны.
Нет, сбивают в третий раз, только в этот раз я ещё и погиб. Ладно об этом всём позже. Я постарался аккуратно и незаметно пошевелить руками и ногами. Ну насчёт незаметно можно не волноваться, явно ночь была, и мы в каком-то помещении. Множество дыханий и даже храп слышал.
Кажется, на соломе лежу. Точно, пук соломы под рукой. В плену, в сарае держат? А уверен, что и тут война идёт. Как-то ничего другого на ум не приходит. В пленного значит попал?
Ладно, не впервой, будем выбираться. И в худших переделках был. Это кстати так, я попал в избитое тело, но не до такой степени как впервые это было, в лагере, в Польше. Сознание конечно плавало и избито, но полегче было.
Пощупав первым делом левую руку, там больше всех болело, я чуть не взвыл. Перелом, без сомнений. В остальном синяки и гематомы. Хотя рёбра болели, может трещина или тоже перелом. Да нет, я бы тогда шевелится так не мог. Максимум трещина. А так в принципе избит, голова гудела. Контужен возможно, но слух не потерял, всё слышу, что в помещении происходит. Чёрт, мало информации. Разве что пока себя ощупывал, даже садился чтобы до ног дотянуться, выяснил что на мне комбинезон поверх формы. А сапог нет, уже кто-то снял. Босой. Да, петлицы. Причём треугольники нащупал, сержант. Сперва подумал, что лётчик, но понял по эмблемам, что танкист, чему порадовался. Больше лётчиком быть не хочу, одного опыта хватило. Хотя у танкистов смерть тоже в огне и детонации бывает. Я был стиснут с обоих боков, спали явно в тесноте, и потряс за плечо того, что справа похрапывал, раз правая рука действовала. Вторая даже не перевязана, кости не вправлены. Хранилища нет, лекарского амулета нет и не будет, гипса тоже не наложили. Фигово. Всхрапнув, сосед справа завозился и сел, явно протирая лицо.
– Ты чего, командир?
– Ничего не помню, даже как меня зовут. Раз командиром называешь, знаешь кто я. Расскажи.
– О как? Серьёзно тебя побило, – зашептал тот, чтобы не будить других. – Мехвод я твой. Остап Семенчук, с Житомира. Как война началась, призвали и в твой экипаж попал.
– И кто я?
– Ты извини, я мало знаю, мы с Степаном, он слева от тебя, всего пять дней в экипаже, и вот в плен попали.
– Расскажи, что знаешь. Кто меня избил? С кем воюем? Год, месяц какой?
– Так, ты сержант Игорь Ковригин, только из училища. Девятнадцать лет точно. Говорил сирота, родителей басмачи побили, в Тамбове в детдоме рос. Война началась двадцать второго июня, тысяча девятьсот сорок первого года. Меня призвали, попал в Пятую армию, Двадцать Второй механизированный корпус, в Девятнадцатую танковую дивизию, там с тобой в Тридцать Седьмом танковом полку и познакомились. Степан, он из Кривого Рога, и вот я, попали к тебе в экипаж. Дважды в боях успели побывать, и тут при отходе сломались. Мы прямо через лес без дороги прорывались. Двое суток чинились. А стали выходить, и смотрим, по полевой дороге колонны наших ведут, пленными. Ты приказал атаковать, орал от ярости что-то, ну мы и атаковали. Только там и другие немцы были. Нас подбили, ещё в овраг на склон въехали, наклон в бок, и танк перевернулся. Вот там ты себе синяков и наставил, и руку сломал. Ещё Степан на тебя навалился. Не били нас. Вытащили, оружие отобрали, документы и всё ценное сняли. Сапоги у тебя хорошие были, одному немцу понравились. В колонну включили и вот сегодня вечером в этих коровниках устроили.