Как он смотрел на меня. И лгал, однозначно, лгал… наверное не умел жить без лжи. Но пальцы до сих пор горели от его дыхания, и брошь, приколотая к платью — жгла: воспоминаниями о его признаниях в любви. Снять бы ее, оставить на столике, но не поднималась рука: вспоминалось, как он смотрел на меня. Словно, правда, любил.
Мне боязно было поверить в чувства лжеца. Тот, чья любовь рассыпалась пеплом, мог понять, что это за боль. Пройти еще раз через подобное испытание я боялась. Простреливало позвоночник и грудь, стоило вспомнить последнюю встречу с Доэлом. Думалось, почему не рухнула, не умерла? Не остановилось сердце, нашлись силы выйти из кабинета с прямой спиной. Вот только душа болит.
Почти ничего у меня ни осталось от прежней жизни. Только сын. Я потеряла почти все, чем когда-то дышала. Смысл жизни мне придется придумывать заново.
Без Ордо в резиденции тишина, редко-редко прозвучат шаги в отдалении и тут же затихнут. Несколько раз я пыталась спрашивать у охраны о сыне, но натыкалась на глухую стену молчания. Или на обтекаемое: «извините, мы не знаем, ваша светлость мадам герцогиня».
Дали небесные, что за насмешка — влиятельное лицо без власти, герцогиня — без дома. Зато врагов в изобилии. Один генерал стоит сотни, а то и двух. А за Эльяной — вся мощь Иллнуанари.
Я украдкой посмотрела на Лию. Ну и зазнобу выбрал мой сын. По уму бы Дону отступиться от дочки Ордо, смириться. Добиваясь ее руки, запросто потеряешь голову. Да разве же он отступится? И даже заговорить с ним об этом нельзя. Может, и послушает. Но только тогда, так по всему выходит, я сама убью его душу — охраняя тело.
А девушка хороша, нельзя этого не признать. Она как солнечный луч, прорвавшийся сквозь тучи. Волосы — рыжее спелое золото, заплетенное в тяжелую косу, фигурка ладная, лицо — тонкое. И отменно владеет собой. Странно отмечать это — только пальцы ее чуть-чуть подрагивают, выдавая волнение, а лицо — безмятежно, кажется, что в уголках рта притаилась улыбка.
Она сменила платье привычных лазурных расцветок на белоснежный наряд, по низу рукавов и вороту расшитый узором из мелкого жемчуга. Только сейчас меня перестало обманывать зрение: синий цвет шелка больше не отражается в ее глазах, и доходит — не синие, не сиреневые, не голубые у нее глаза, а серые, словно сталь. Они бы казались холодными как слежавшийся лед, если бы не изъяны окраски радужки — мелкие вкрапления другого пигмента: маленькие желтые прожилки и точечки в ее глазах — словно солнечные блики на поверхности моря. Искорки… подобные тем, что вспыхивали в глазах Аториса, когда он улыбался.
Искры в глазах, да невысокий рост, вот и все сходство — подумалось вдруг, — в детстве Лия была смуглее, круглее, больше походила на отца. Взрослея, странным образом Лия стала больше походить на своего воспитателя. Что же касается матери… нет, ничего общего — даже в фигуре. Только солнечный цвет волос и унаследовала девушка от матери — ирдалийки.
По любому, наплачется с ней мой Дон. Без нее — тем более.
— За самоуправство отец головы нам не открутит?
Лия пожала плечами, ответила:
— Мадам, я бы поговорила с ним. Но вы видите, скоро игра, и нет никакой надежды, что отец вернется до этого времени. Вы бы сами отступили? Спрятались? Струсили?
Я мотнула головой. Другого выбора не было.
— Не страшно держать чужую судьбу в руках?
— Страшно, — Лия призналась в этом, не став кокетничать. — До жути страшно, мадам. Ознобом колотит. Но для Дагги это шанс.
Я посмотрела на нее, широко распахнув глаза — она удивила меня в очередной раз, эта девушка. Ознобом колотит? В ее голосе не слышно волнения, поэтому кажется, что ее слова — преувеличение или ложь. Хотя нет, не ложь, — это стало понятным, когда она поймала мою руку. Пальцы дрожали, и были почти ледяными. Ее легкое пожатие, как знак ободрения.
Она пытается успокоить меня? Дали небесные, почему же еще вчера я считала ее слабой, а сегодня как должное воспринимаю прорезавшуюся твердость? Только потому, что она — дочка Ордо?
— Может, не будем засиживаться дома, мадам? Я боюсь, вдруг Анамгимару в голову придет перенести время начала Игры, — проговорила она тихо.
Ее страх был иррационален, напрасен, но меня им задело. Словно железом процарапали по стеклу, и душа от этого скрежетания сжалась в комок. Пробило — до мурашек по коже, до вставших дыбом волос.
Анамгимар, конечно же, время игры перенести не осмелится. Но мне не хотелось и дальше оставаться в пустынном доме, смотреть, как скользят капли воды по стеклу, слушать заунывные песни дождя.
В отсутствии Ордо его дом не казался надежной крепостью. Мой страх тоже был иррационален — я боялась, что выйдя из комнаты, столкнусь с генералом. Понимала, что сегодня ему не до меня, но невольно вспоминала — как он колол словами, убивал взглядом. Я не могла забыть ужас в голосе Хэлдара, когда он рассказывал о событиях четырехгодичной давности, и не могла выбросить из головы пропавший флаер. И чувствовала, как холодной скользкой змеей внутри меня, сжимая кишки, ворочается страх.