Медик повёл меня по аллеям госпитального парка, потом по заросшему лугу, потом узкой тропой, огибавшей городок по дуге. С тропы уже стала заметна бескрайняя синь, где-то очень далеко сливавшаяся в единое целое с небом. Море.
Элоэтти шёл не торопясь, словно наслаждаясь каждым сделанным шагом, улыбался своим мыслям и, казалось, совсем забыл про наш вечерний разговор и своё обещание помочь. А мне… А я… Не смог удержаться, сказал:
— Ты обещал помочь мне.
Медик, продолжая улыбаться, кивнул.
— Помогу. Всему своё время. Кстати, мадам Арима ночью ненадолго приходила в сознание. Спрашивала о тебе.
Сердцу вдруг стало тесно в груди. И в горле — жарко. Мир вокруг потерял чёткость. Фори. Фориэ. Мадам Арима. Она справлялась обо мне, хотя, что ей я… мы ведь, по сути, почти незнакомы.
«Цель — Ирдал». А ведь лучше Ирдал, чем смерть и бездна.
— Как она? — голос предательски дрогнул.
Элоэтти остановился, протянул было руку ко мне, но передумал: спрятал руки за спину. Внимательно посмотрел в лицо. Показалось — сочувственно.
— Благодаря тебе она жива. О выздоровлении говорить ещё рано, но всё могло быть намного хуже. Спасибо.
Что? Благодаря тому, что я не успел прийти вовремя ей на помощь, она теперь на грани между жизнью и смертью! Или медик намекает на то, что я не бросил её на летном поле? Или…
— Мне тут рассказали, что на своём корабле ты мог бы легко уйти от сторожевиков. Ну и как минимум попытаться протянуть время до ухода в прыжок даже с поднятыми по тревоге кораблями Разведки. Аналитики летяг разобрали твои манёвры, — медик наклонился, сорвал травинку, растёр в пальцах и вновь взглянул на меня. Перевёл взгляд на испачканные соком травы пальцы. Сунул руки в карманы. — Реакция у тебя, говорят, отменная. Почему ты не ушёл?
— Не мог, — я старался говорить спокойно, хотя внутри меня трясло: то ли от злости, то ли от страха хотя бы представить себе этот исход. — Не имел права. Они бы точно не выжили.
— Понятно… Я слышал, тебе хотят предложить работать на Разведку. Вначале доучиться, конечно. Ты легко можешь получить гражданство Лиги. Если согласишься.
Почему же так дрожат руки и мёрзнут ладони? Ведь не ночь, не гроза — солнце жарит вовсю, а меня словно в прорубь макнули. Оторвать бы взгляд от травы, посмотреть в лицо медику, дерзко вздёрнуть подбородок, послать, но… так заманчиво — начать всё с чистого листа. И всё же я нашёл в себе капельку дерзости.
— Гражданство, — процедил медленно, — доучиться… И в будущем — работа на Стратегов, а это значит — против своих. За кого ты меня принимаешь, Эгрив?
Наконец нашлись силы посмотреть ему в лицо — серьёзное, уже без тени улыбки, слегка отстранённое. Он смотрел не на меня — в небо, словно и ему было тяжело встретиться со мной взглядом.
— Вот этого я и боялся. — проговорил Элоэтти. — Знаю я, как вас пропагандой пичкают… Но я не советовал «прими предложение» Я всего лишь хочу, чтобы ты выслушал его и обещал подумать. Отказаться ты успеешь всегда.
Он развернулся и вновь двинулся по тропе к морю, но уже быстрым шагом, словно давая мне возможность побыть одному. Отвернувшись, я посмотрел в сторону госпиталя. Тот темнокожий мужчина в лётной форме… — Не меня ли пытался найти?
Сколь бы ни были неприятными мне слова медика, это всё же было предупреждение; и его совет, хоть и не нравился мне, всё же звучал разумно. «Отказаться ты успеешь». Да уж, наверное.
Выдохнув, я поплёлся следом за Элоэтти, не пытаясь его нагнать. И пусть общество медика мне стало неприятно, но тащиться обратно в госпиталь я не хотел. Странное чувство завладело мной: мне вообще ничего не хотелось — ни выбирать, ни выбираться, ни даже увидеть море, о котором недавно грезил. Просто механически передвигал ноги, шагал, выдерживая дистанцию, пытаясь не думать о будущем и не вспоминать. Но память, назойливая, словно осенняя муха, подкидывала картинки из прошлого.
…Серые стены казармы. Группа старшекурсников столпилась вокруг певца — такого же, как и они, без пяти минут пилота. Парень пел, аккомпанируя себе на чудном инструменте. Мне даже показалось, что он не справится с ним, запутавшись в струнах.
Курсант пел, остальные молчали, жадно ловя каждый звук. Да и я, застыв, не в состоянии отлепиться от дверного проёма, жадно вслушивался в слова, которые что-то разбудили во мне.
Допев, курсант отложил инструмент в сторону, поднял голову и тут заметил меня.
— Ну и рыжий, — удивлённо выдохнул он. — Мать моя женщина, рыжий! Опалёныш, ты, часом, не внук Ареттару?