Мне казалось — обрюзг и обмяк Холера, пора бы уже на покой, и я даже не обратил внимания, насколько жилье Каэнни пропахло страхом. Старик старался держать себя в руках, но в мелочах прокалывался. Я, дурак был занят только собой. Взгляд мне застилала особая миссия — мысленно я уже вел переговоры с Алашаваром.
Обратить бы мне внимание на слишком быстрые ответы, на то, что Азиз прячет глаза, на то, что рука его дрожит, а зубы стучат о стекло стакана. Что-то старик знал. И чем-то был смертельно напуган. Но упорно подсовывал рыжего. Словно пытался опасность отвести. От него? От себя?
— Что тебя беспокоит?
Отмахнуться бы от вопроса, как от назойливой осенней мухи, но нельзя.
— Поиск, — выдохнул я, зацепившись за спасительную мысль.
Поиск и в самом деле меня беспокоил. Где-то там, на втором — третьем плане.
— Неужели так сложно? — усмехнулся парень.
Мне захотелось стереть усмешку с его губ. Не кулаками, нет. Кулаками — примитивно и глупо.
— Суди сам. Система — тройная. Один из компонентов — черная дыра.
Он присвистнул. Тихонечко. Потер ладонь о ладонь.
Я добавил:
— Алашавар сказал, что в той системе было уже четыре экспедиции разведки. Пытались найти, что само легло в руки Ордо. Не нашли. Словно в системе никогда не было флота. Вот и думаю — как искать будем.
Рокше неожиданно вздрогнул, посмотрел на меня, прищурившись.
— Я хотел спросить. Ты когда говорил с Алашаваром, ничего странного не заметил?
И замолк, покусывая губы. Таким, нервным, напряженным я видел его лишь один раз — когда он пришел в мою палату с расспросами. Но сейчас-то что за резон ему так волноваться?
Меня словно пружиной подбросило. Я сел рядом с рыжим, положил руку ему на плечо, чуть сжал.
— Что с тобой, Рокше?
Он мотнул головой, прикрыл глаза, я почувствовал, как по его телу прошла нервная дрожь. Подумалось — не ответит. Но рыжий заговорил, прежде отодвинувшись от меня и повернувшись ко мне лицом.
— Во время беседы с Алашаваром, у тебя не возникало ощущения, что ты — марионетка, а он — кукловод?
Я мотнул головой. Кукловод? Бездна! Что это рыжему примерещилось?
Вспомнились наши беседы: ровный выдержанный конструктивный тон. Алашавар знал цену словам и интонациям. Чувствовалась в нем сила. Уважение к себе и собеседнику.
Хорошо мы с ним поговорили. Из торговцев так поговоришь не с каждым. С подобной простотой и достоинством держали себя лишь Олай Атом и Хаттами Элхас. Вот в ком чувствовалась порода! Аристократы до мозга костей.
— Рокше, ты бредишь?
Он отодвинулся еще. Взглянул прямо в глаза.
— Нет, но мороз по коже, как вспоминаю. Ты же знаешь, меня перепутали с модификантом на базе. Он взялся разобраться... удостоил аудиенции...
Мальчишка поежился, замолчал, опустил взгляд. С заметным трудом заставил себя заговорить, продолжая:
— Когда он спрашивал, я — отвечал на все вопросы. Не мог молчать. Не мог лгать. Алашавар смял мою волю так, будто у меня ее никогда не было. Думаю, прикажи он мне убить себя — и я бы убил... Он вывернул меня наизнанку. А потом сказал охране, что я не опасен.
— Допрос — всегда нелегко. Устал. Перенервничал... — Я успокаивал рыжего, а сердце болезненно сжалось. Безотчетный, нерациональный страх заполз в душу.
— Знаешь, я почти забыл об этом. Сегодня вспомнилось — когда генерал проходил мимо, от него веяло холодом. Он и Алашавар в этом так схожи...
— Не может быть...
Рокше вновь уколол меня быстрым взглядом, подлнялся на ноги....
— Я так и знал, что ты не поверишь! — проговорил с досадой.
Ухнуло в груди, дернулось и застыло. Догадка, что мелькнула в мозгу — страшнее пыток Катаки. Страшнее осознания собственной слабости.
Во что нас втянули? Точнее — во что вляпались мы...
Я обхватил руками виски, чувствуя, что боюсь думать. Мимо текла реальность — мутным непрозрачным потоком и с ревом обрушивалась в бездну. В пустоту. Дрожали руки — хоть каплю бы форэтминского, чтобы оборвать эту дрожь.
Я знал: темный дар лишает способности сопротивляться, лишает воли.. Так что же — Алашавар из эрмийцев? Еще одна высокородная дрянь?
Сжав кулаки, я бросил рыжему:
— Вот все, что сказал мне сейчас, повторишь Олаю Атому. Пять минут тебе — собраться с духом и силами.
— Пятый час утра. Олай Атом, должно быть, спит.
— Ничего. Проснется! С такими новостями не медлят!
С Высокородными невозможно договориться. У Высокородных одна ценность — власть. Одна одержимость, ради которой они готовы пожертвовать всем.
Губы скривились, словно довелось куснуть кислого: договориться-то с эрмийцами можно, только нужно предложить больше власти, чем тот или иной представитель ее в данный момент имеет. Так наши предки с ними и договорились — сдались, продались в рабство, даже не попытавшись бороться. Сами продались и весь свой мир продали Хозяевам. С тех самых пор Эрмэ сосет с Торгового Союза соки. И сколько ни дай — все им мало. Прожорливое чрево не насытить, алчущую глотку не заткнуть. Им подай весь мир, и то, вряд ли будет достаточно...
Еще недавно окрыляла надежда, что вырвались, а на деле? Выбираем себе нового хозяина? Тьфу ты, пропасть!
Я достал из бара бутылку. Вот, наивный, думал к этой точно не прикоснусь. Достал пробку, хлебнул вина, прямо из горла, вытер рукавом губы...
Где-то на самом донышке сердца билась надежда на то, что рыжий ошибся. Я же видел Алашавара, я же говорил с ним. Я не чувствовал ни малейшего следа темного дара. Человек, как человек. Да, перед ним трепетали, но с ним и спорили. Ни один из высокородных не позволял смотреть себе в лицо, Алашавар — был доброжелателен и внимателен к мимике собеседника. Он казался обычным, у него, как и у всех них была привычка — говорить с человеком, глядя ему в глаза, как должно быть это умели только лигийцы — доброжелательно и без вызова. Да что говорить — Рокше выбрал Алашавара свидетелем нашего договора. И вдруг...
Мне хотелось забыть признание Рокше. Мне хотелось отмахнуться, списав все на ошибку парня, сказав, что пуганая ворона куста боится. Не хотелось верить в то, что Судьба посмеялась. К тому же форэтминское ударило в голову, заставив мир наполниться яркими красками и позабыть часть забот. Подумалось — Атом вполне может нас с нашими подозрениями приказать выставить за дверь. Я бы сделал именно так.
Подумав об этом я снова приложился к горлышку бутылки и услышал деликатное покашливание рыжего.
— Докладывать Атому обязательно? — спросил он.
Я вздохнул, ставя бутылку на стол. Посмотрел на парня, смутно догадываясь, что его гложет. Гордый! Такому почувствовать себя марионеткой — неприятная штука. Говорить о своем позоре вслух — пожалуй, еще неприятнее: гордость рвется в клочки. Пожалеть бы его, махнуть рукой, но... чуйка снова стояла на лапах. Можно, можно все списать на ошибку, но кто же тогда предупредит своих? Даже если Атом нам не поверит, рассказать ему необходимо.
— Обязательно. Ему и Равэ Оканни. И желательно в мельчайших подробностях.
Парень выругался. Отчего-то на рэанском, словно надеясь, что я не пойму. Ругательство прозвучало тихо, но на редкость эмоционально и зло, заставив отметить — я представления не имею, где он проводит время, когда отсутствует в номере. Вряд ли кто-то из прислуги в представительстве мог позволить себе подобные выражения. За подобные грешки увольняют немедленно. Неужели в сезон дождей бродит по опасному городу?
И вновь дрожь по телу — за какие мелочи цепляется сознание лишь бы не принимать его слов всерьез. Ну какая разница — где нахватался Рокше этих словечек. Ведь самое страшное — мы уже летим в бездну. Нами играют — и нет среди игроков ни одного, кого мы могли бы назвать союзником.
Обернувшись, посмотрел на рыжего, напряженно застывшего возле дверей. Подумалось — вот кому форэтминское точно бы не помешало... А я, скотина, опять только об одном себе думаю.Надо было ему предложить вина... раньше. Но что теперь об этом думать: два пьяных пилота в одном корабле — уже перебор.