Уже на следующее утро на улицах появились японские патрули. Образовавшееся временное правительство во всеуслышание объявляет, что будет преследовать мятежников до полного их уничтожения, а поскольку настоящих революционеров они найти не в силах, то отлавливают воров и нищих.
Новый мэр объявляет о проведении целой серии культурных мероприятий, дабы восстановить пошатнувшуюся маньчжуро-японскую дружбу. Японская армия благосклонно выслушивает льстивые речи и снисходит до прощения, согласившись забыть неприятный эпизод. Возвращение к нормальной жизни совершается неуловимо, как взмах ресниц. Наступивший апрель несет с собой свет и солнце. В школах возобновляются уроки японского.
Этим утром я проспала. Мой рикша бежит из последних сил, чтобы я не опоздала к началу уроков. Пот стекает по его спине, на руках выступили синие жилы. Мне очень стыдно, я прошу его сбавить ход. Он отвечает прерывающимся голосом:
— Прошу вас, мадемуазель, не беспокойтесь. Хорошая утренняя пробежка — залог бессмертия.
Перед храмом Белой Лошади я вижу Миня — он едет навстречу на велосипеде. От удивления я забываю поздороваться. На мгновение наши пути пересекаются, и мы тут же разъезжаемся каждый в свою сторону.
26
Приказ об отправке отдан. Я не успел попрощаться с мадам Виолеттой и Масаё. Наша часть покидает казарму и направляется на вокзал. На платформе раздаются пронзительные свистки. Несколько рот, толкаясь, поднимаются в поезд, куда уже погрузили танки и боеприпасы. Наконец мы оказываемся в двухэтажном вагоне.
Свежий весенний воздух не дает мне уснуть. Я ощупываю нагрудный карман кителя, куда спрятал перед отъездом два последних письма из дома.
В своем послании, написанном изящным тонким почерком, Матушка успокаивает меня, уверяя, что чувствует себя хорошо. Акико — не знаю, кто дал ей мой адрес, — тоже написала мне длинное письмо.
Перед отъездом эта юная женщина пришла проститься со мной, но я к ней не вышел, и сделал это сознательно, надеясь, что стану ей неприятен. Лучшая подруга моей младшей сестры, она потеряла во время землетрясения братьев и очень привязалась ко мне. Семья Акико связана родственными узами с кланом сёгуна Токугавы.[10] Своей скромностью и изяществом она понравилась Матушке — в глубине души, не говоря мне об этом ни слова, она желала соединить нас. Родители Акико одобряли чувства дочери, и она вообразила себя моей невестой. После училища я получил назначение в пригород Токио, и Акико стала часто писать мне.
Я отвечал через раз, но Акико не отчаивалась. Когда я отсутствовал, они с моей сестрой приходили ко мне на квартиру — постирать и погладить белье, заштопать носки (хозяйку Акико очаровала своими манерами и улыбкой, и та охотно их пускала). Как и большинство женщин из аристократических семей, Акико никогда не говорила мне о своей любви. Но эта целомудренная сдержанность не помешала мне указать Акико ее место: она будет сестрой — и только.
Коротенькая записочка от Огненной Искорки доставила бы мне неизмеримо больше удовольствия, чем бесконечное послание Акико. Я знаю — гейша мне не напишет. Существование, которое она для себя выбрала, — сплошная череда праздников, пиров, смеха и музыки. Разве найдется у нее минутка покоя, чтобы подумать обо мне?
Я прошел через ее жизнь, не оставив в ней следа. Это было путешествие в один конец.
27
Много лет я каждое утро проезжала мимо храма Белой Лошади, Минь следовал той же дорогой в противоположном направлении. Раньше мы никогда не встречались, теперь же, вот уже неделю, он всякий день появляется, как только начинают звонить колокола святилища.
Перед выходом из дома я отправляюсь в Матушкину комнату, чтобы взглянуть на свое отражение в большом овальном зеркале. Прическа кажется мне совсем детской. Двумя шпильками, украшенными мелкими жемчужинками — я выклянчила их у сестры, — закалываю челку и открываю лоб.
На подъезде к перекрестку сердце начинает колотиться, как безумное, я жадно ищу глазами велосипед Миня.
Наконец замечаю его на склоне холма. Добравшись до вершины, Минь останавливается и машет мне рукой. Его силуэт четко вырисовывается на фоне неба. Ветер раскачивает ветки деревьев, в листве радостно щебечут птицы. Проходят, опустив глаза, молодые даосийские монахи в серых одеяниях. Бродячий торговец разводит огонь. В воздухе разливается аппетитный запах горячих лепешек.
На уроке, вместо того чтобы слушать учителя, я думаю о Мине. Вспоминаю, как блестят из-под шляпы его глаза, вот он остановился, одна рука держит руль велосипеда, в другой зажаты учебники, он делает мне знак. Щеки у него горят. Я глупо улыбаюсь черной доске, словно вижу Миня, который демонстрирует чудеса ловкости, лавируя между словами и цифрами.