Из осторожности Хун велит рикше остановиться в начале улицы. Пройдя метров двести вперед, мы взбираемся по полуразвалившимся ступеням и углубляемся в лабиринт веревок, на которых сушатся простыни, панталоны и детские пеленки. В лицо ударяет острая вонь мочи и тухлых яиц. Меня рвет.
В конце бельевого коридора замечаем комнатки под покатой крышей. Мухи с жужжанием роятся над выставленными на улицу плитами.
Хун кричит:
— Как пройти к доктору Хуан Пу?
На пороге появляется растрепанная женщина. Бросив на нас презрительный взгляд, цедит сквозь зубы:
— Там, в глубине, справа.
Табличка на двери, написанная выцветшей тушью, гласит:
«Знаменитый на берегах четырех морей врач волшебной рукой вернет вам ушедшую весну. Специалист по излечению шанкров, сифилиса, гонореи».
Мы стучимся. Открывает женщина с химической завивкой и грубо накрашенным лицом. Смерив нас взглядом, уходит, цокая каблуками. Хун подталкивает меня в спину, и я оказываюсь в темной комнате. В нише сидит, застыв, как мертвая, девушка. Рядом с ней курит мужчина. Он оглядывает нас.
— Из какого дома?
Мы отходим в дальний угол.
В помещении стоит горький запах медицинских снадобий. Я задыхаюсь от вони.
Не знаю, сколько времени мы провели в ожидании, прежде чем подошла моя очередь. Редкие седые волосы доктора Хуан Пу собраны в тонкую маньчжурскую косу, похожую на поросячий хвостик. Врач сидит за черным столом перед полупустым книжным шкафом и поглаживает жидкую бороденку.
— Из какого дома?
Хун отвечает за меня:
— Из либерального.
— Возраст?
— Двадцать лет.
— Что вас беспокоит?
— У моей подруги трехнедельная задержка.
— Понятно. Откройте рот, покажите язык. Хорошо, раздевайтесь. Раздевайтесь, — повторяет он.
Хун отворачивается. Я себя ненавижу. Со слезами на глазах расстегиваю платье.
— Ложитесь сюда.
Он кивает на кушетку, застеленную грязной простыней.
— Раздвиньте ноги.
Мне кажется, что я сейчас умру. Сжимаю кулаки, чтобы не плакать.
Старик подходит, держа в руке лампу. Смотрит, щупает, задумывается.
— Так, — произносит он наконец, выпрямляясь. — Заражения нет. Одевайтесь.
Он просит меня положить правую руку на стол и прикладывает к запястью два пальца. Его желтые, сантиметров пяти в длину ногти загибаются на концах.
— Пульс неровный. Ясно различим тон оплодотворения. Вы беременны!
Я спрашиваю слабым голосом:
— Вы уверены, доктор?
— Абсолютно, — отвечает он, щупая мне пульс на левой руке.
Хун произносит за моей спиной:
— У вас наверняка есть для нее лекарство, доктор.
Старик качает головой:
— Это невозможно, это преступление.
Хун цинично хмыкает.
— Выпишите нам рецепт! — говорит она и бросает на середину стола тяжелый золотой браслет. Старый маньчжур на мгновение задумывается, разглядывая драгоценность, потом хватает кисточку.
Хун провожает меня до дома.
— Завтра вечером, после уроков, я принесу настойку, и все наконец закончится, — обещает она.
— Не стоит обо мне беспокоиться. Только смерть может смыть позор. Вот, возьми этот нефритовый браслет. Я не хочу, чтобы ты за меня платила. Я этого не заслуживаю.
Она силой надевает браслет мне на запястье.
— Зачем мне теперь все эти красивые вещицы? Завтра ты выпьешь лекарство, и все закончится. Через год я выйду замуж, и меня изнасилует чужой мужчина.
72
Наутро после грозы устанавливается ясная погода.
Как всегда в это время года, мальчишки на улицах пристают к прохожим, уговаривая купить жасмин. Не в силах противостоять их мольбам, я покупаю сплетенный из цветов браслет, думая о загорелом запястье китаянки.
Заметив ее на площади Тысячи Ветров, вспоминаю, как странно она выглядела под дождем на берегу реки. Что она там делала? О чем думала? Вчера эта девушка как безумная бродила в тапочках по городу, сегодня ее гладкие волосы зачесаны со лба и заплетены в тяжелую косу: она снова стала холодным, расчетливым игроком в го.
Что-то изменилось в ней за прошедшие сутки. Или это я смотрю на нее другими глазами? Ее грудь под платьем унылого цвета округлилась. Тело утратило детскую угловатость, став сильным и гибким. У нее жесткий взгляд, брови нахмурены, но нежный розовый рот будит во мне желание. Она хмурится, нервно поигрывает кончиком косы. Кажется, что расцветающая в девушке жизнь причиняет ей страдание. Она ставит камень на доску.
— Хороший ход! — замечает подошедший к нашему столу мужчина.
На площади Тысячи Ветров люди бродят между столами, смотрят, а иногда даже позволяют себе давать советы. Незнакомцу лет двадцать, волосы у него напомажены, он сильно надушен и мгновенно вызывает у меня раздражение.