— Да, а потом тяжелее — когда к старым переживаниям примешивается стыд за слишком длинный язык, — хмыкнув, я отвела взгляд от едва видимой тропки и заглянула в стеклянные глаза маски. И конечно полетела на землю. С тяжким вздохом Маркус подхватил меня под грудью и поставил на ноги. — Я не часто гуляла по дикому лесу.
— Это не дикий лес, а дорога между двумя деревнями, — весело отозвался Лекарь.
— Смеешься? — я нарочито удивленно округлила глаза. — А кроме шуток, я разочаровалась в себе.
— Звучит глупо.
— Спасибо за поддержку. Я открыла глаза, посмотрела на жизнь в Ковене, и поняла, что не справлюсь. Атолгару рядом нужна сильная и работящая женщина. Та что сможет время от времени натягивать на себя неудобную, давящую маску леди, прибывать ко двору гуаров или эйров и забывать об этом до следующего раза.
— Ты не договариваешь, — спокойно отозвался Чумной, склонился, сорвал травинку и пихнул ее сквозь свою маску.
Пожимаю плечами. Наученная горьким опытом смотрю строго под ноги. Из травы выскакивает крупная лягушка, и ее кваканье словно подстегивает меня.
— Я еще ничего не помнила, первая ночь в Ковене. Служанка оставила меня купаться, — прикусываю губу. — Лидда Терцис прошла в купальню и притопила меня. Сзади, за шею, так, что я поверила, что вот сейчас умру. Не зная за что и почему. И после еще некоторое время я не знала кто это был. В купальне я теперь моюсь лицом ко входу, ко входу подперт скамьей или заперт как-то иначе. Знаешь, у меня даже кинжал под подушкой лежал, — дергаю плечом, — ну как кинжал, нож для фруктов.
— И ты промолчала?
— Вот, тебе сказала. Открой глаза, Марк. Маркиз оставил у моей двери охрану. Они пропустили миледи Терцис, им было все равно что она сделает. И девять из десяти, что они бы ее не выдали. Они хорошие. Хорошие исключительно для своих. А я чужая.
— Выйдешь замуж, родишь наследника и станешь своей, — Чумной протянул мне ромашку, вырванную из земли вместе с корнем. Легко отломив корешки, пристраиваю ромашку на полях своей шляпы.
— А если не доживу? И самое главное, станут ли они для меня своими, с таким-то отношением? — это я произнесла вслух скорее для себя. Чумной, если и услышал, то никак не стал комментировать.
Ночевать на опушке нам не пришлось. Лесной домик оказался свободен. Маркус не говорил о нем, потому что как правило он в это время занят травниками.
— А он не рухнет на наши головы?
— Игрейн, он здесь как минимум сотню лет стоит, — укоризненно заметил Лекарь.
— Вот ты меня сейчас совсем не успокоил, — мне приходится пригнуться чтобы войти в это ветхое, заросшее мхом строение.
— Здесь можно согреть воду и ополоснуться, после чего лечь спать на лавку, а не на землю. Это уже немало.
— Я не жалуюсь.
— Потому что гордая, а внутри вся уже изнылась, — поддел меня Чумной.
— Ты злой, — печально констатирую я, и с удовольствием усаживаюсь на лавку. Ноги гудят и последний час дался мне особенно нелегко. Даже учитывая, что Маркус еще больше сбавил темп и порадовал парой смешных историй из своей обширной целительской практики.
— А мне, знаешь, буквально за неделю до твоего визита роженицу на телеге привезли. Молодая дуреха думала, что само пройдет, — он хмыкнул, — до последнего не верила, что рожает. Я же, говорит, только один разочек, на пробу. Паренька того прямо в моем лекарском покое перед выбором поставили — топор на шею и в реку или в счастливое семейное будущее.
Лениво обвожу взглядом крошечную комнатушку, две лавки, стол, да закуток отгороженный кривой ширмой. Печи и той нет, только пара ведер стоят, да прям в полу, в каменной выемке, ручеек бежит.
— Прелестно.
— Ага, я бы топор выбрал — есть шанс выплыть, — хмыкнул Чумной и мне жутко захотелось треснуть его по голове.
— Сбегать от ответственности — подло.
— Подло тыкать пальцем в первого попавшегося, — мрачновато отозвался Лекарь, — я вижу когда люди врут. Мальчишка утверждал, что он с женщиной в постель не ложился и я ему поверил.
— Но промолчал?
— Не мое дело. Я вообще предпочитаю зверье лечить.
— Иногда и люди зверье, — это уже себе под нос, пока Лекарь с водой возиться да из-за плеска не слышит.
Надо бы помочь, да сил нет. Так и сижу на скамье, головой к бревенчатой стенке прислонилась. Смотрю как он хлопочет, воду наливает, что-то колдует, отчего парок от ведра поднимается.
— Первым схожу, там теплее станет, — бросает мне, и уходит.
Для Чумного ширма оказалась короткой, мне был прекрасно виден уже знакомый вихрастый затылок. А вот неожиданно крепкие плечи, где под золотистой кожей перекатывались мышцы, заставили мои щеки заполыхать. Я поспешно отвела взгляд. Что такого-то, подумаешь, плечи мужские, сколько я их в трупной комнате видела, когда запретную магию во всей ее красе показывали? Много, очень много. Четверых, если быть точной.