— Валерия! — в тон ей отвечал Гоголев. — Мы с вами между небом и землей!
— Мы плаваем в воздухе. Летаем, взявшись за руки!
Валерия слегка улыбалась. Она смотрела в сторону Гоши, но взгляд ее проникал сквозь него и терялся в пространстве…
В эту минуту никого из покойников не удивило бы, если б директор кладбища Мешков появился, скажем, на воздушном шаре. Напротив, то, что он бежал, выпятив вперед брюхо (будто проглотил целиком два арбуза), некрасиво вскидывая ноги, покоробило завсегдатаев кладбища.
— Беда! — закричал Мешков издалека своим дребезжащим, трескучим голосом. — Катастрофа!
Покойники привставали в едином порыве, взволнованные.
— Товарищи! — задохнулся Мешков. — Кладбище закрывают!
— Конец света!
— Мы будем жаловаться!
— Самому Господу Богу!
— Кладбище — это не керосиновая лавка!
— Моральное преступление! И уголовное!
— Это святотатство!
— Нам нужны новые кладбища! Много кладбищ!
— Мы должны всю страну превратить в кладбище!
— Как они объясняют свое бесчинство?
Мешков отдышался.
— Вместо кладбища они хотят разбить стадион!
От возмущения покойники потеряли дар речи.
— Светопреставление!
— Апокалипсис!
— Товарищи покойники, дожили!
— Это плевок не только в наших предков, но и в потомков!
— Они будут гонять в футбол нашими черепами!
— Собираем подписи протеста! Подпишутся все покойники! И их родственники!
— Есть у нас покойники со связями?
— Иванидзе!
— Но у него теперь связи там… В высших сферах!
— Преставился? Счастливчик! Он на нашем кладбище лежит?
— В том-то и дело, что нет! Ему не нашлось места!
— Эх, теперь у него такие связи! Моральная поддержка покойников очень помогла Мешкову. Он вновь обрел уверенность в себе.
— Товарищи! — прочистил горло директор. — Все куда серьезней, чем кажется на первый взгляд.
— Что нам инкриминируют?
— То, что на нашем кладбище нет ни одного настоящего покойника!
Громом небесным прозвучали эти слова. После гробового молчания раздался робкий голос:
— Неужели у нас нет ни одного покойника?
— Ни единого советского покойника! — прозвучало, как приговор. Тяжело было Мешкову в этом признаться, да что поделать, свои люди. — Последние 70 лет здесь не хоронили.
— Разве покойник к нам прорвется! — вздохнул кто-то с сожалением.
— Это естественно! — раздался агрессивный женский голос. — Обо всем нужно думать заранее! После смерти поздно уже о могиле хлопотать!
Волнение перехватило горло Мешкова.
— Завтра на кладбище появятся тракторы!
— Кто сможет их остановить?
Сакраментальный вопрос, вогнавший всех покойников в тяжкое раздумье. И вдруг (не с небес ли?) прозвучал чей-то ответ, гениально простой.
— Их остановит только покойник!
Живые люди искоса посматривали друг на друга и тут же стыдливо отводили глаза. Кто согласится пожертвовать своей жизнью ради общего дела!
Георгий Гоголев стоял у окна в комнатушке, которую делил с американским дедушкой. По небу плыли рядышком два облака. Гоша горько усмехнулся, вспомнил фантазию Валерии о том, что они с ней тоже плавают в воздухе, взявшись за руки. Когда облака слились, Гоголев принял решение. Он запер дверь на ключ. Снял со стены старинный дедушкин пистолет. Достал почерневшую от времени табакерку, наполненную порохом…
Зоя Сергеевна в кухне занималась стряпней, а Серафим Терентьевич разговаривал по телефону. Никого из них не коснулось трагическое предчувствие близкого Гошиного конца.
Дедушка заволновался. Переменился в лице. Оно стало бледным, даже прозрачным. Стряслось это из‑за разговора, который он вел с Федором.
— Это невозможно! — вскрикнул Серафим Терентьевич.
— Слушай сюда! Завтра придут трактора! — заверил приятеля ритуальный работник. — Раскопали, гады, что у нас ни одного покойника! Говорят, только скелет кошки нашли… — Федор вздохнул.
Не лежать тебе, раб божий Серафим, в русской земле! В американскую закопают! Ты меня слышишь? Алло? Алло?
Телефонная трубка выпала из ослабевшей руки Серафима Терентьевича. Он стоял, покачиваясь. И смотрел в кухонное окно. По небу неслись веселенькие облака, сливаясь в свинцовую давящую пелену.
Гоша собрался с духом.
— Я покойник! — произнес он убежденно. — Меня больше нет! Меня давно уже нет. Нехорошо делать вид, что ты живой, когда ты мертвый!