«Кошмар!» — у кого родилось это умозаключение, разбираться не хотелось.
Тела Игрека и Алевтины слились воедино.
О переселении душ Тине больше беспокоиться не пришлось. Испытав любовный экстаз в мужском теле, Ведьма ощутила холод и онемение конечностей. Подвигав ими, девушка осознала, что душа заняла присущую ей телесную оболочку.
— Ну, ты даешь! — первые слова, произнесенные Ангелом.
Что он хотел этим сказать, Алевтина не поняла. Так же, как и сам Игрек. Никакого представления о злоключениях, пережитых Алевтиной, которая воспользовалась его телом, Игрек не имел. Ему казалось, что все это время он преспокойно проспал.
Сны его были путаными. Он дрался с мужиком, который хотел его изнасиловать…
Сзади у насильника был хвост, по этому признаку Игрек догадался, что чуть не пал жертвой черта. Догадливый мальчик перекрестился, и черт, поджав хвост, сгинул. Потом Игрек отправился на пожар… Там летала душа Сизаря… грелась у огня, наверно. Подлетела к огню слишком близко и сгорела, как мотылек…
И, самое главное: Игрек на пожаре все время испытывал жуткий стыд, потому что по забывчивости явился туда совершенно голым. Доктор Ознобишин звал его с собой в Воробьевку, чтоб не позорился, а он уперся.
И какой-то дядька все время его спрашивал:
«Игрек, ты меня узнаешь? Кто я такой?»
Трудно узнать человека, если никогда его не видел.
Наверно, обидчивый мальчик испытал бы унижение, узнав, как все было в действительности. Зато поверил бы, что Алевтина самая настоящая ведьма. Нечистая сила.
Несмотря на соблазн, Ведьма пощадила гордость Ангела.
— Дом сгорел? — спросил Игрек, очухавшись.
— Не совсем…
Впоследствии выяснилось, что огонь уничтожил личные дела сексотов за последние семьдесят лет.
Глава четвертая
Причина пожара особняка Службы безопасности была названа с пугающей определенностью: поджог. Преступление, квалифицированное как особо опасное, повесили на подотдел майора Коробочкина.
Сыщик не сомневался, что тем же поджогом занимается и сама погоревшая контрразведка. Неизвестный поджигатель легкомысленно столкнул лбами майора Коробочкина и полковника Судакова — то, чего они всячески избегали долгие годы. После столкновения дороги неприятелей вновь разошлись в разные стороны.
Полковник Судаков затребовал из архива дела всех диссидентов, которые проходили по Управлению за последние двадцать лет. Особенно его интересовали те дела, что завершились посадкой или психушкой. У них, злопамятных антисоветчиков, мог быть зуб на чекистов.
Пострадавших оказалось около сотни. Из них в настоящее время проживало в городе больше пятидесяти.
Полковник Судаков обратился к доктору Ознобишину с просьбой составить психологический портрет поджигателя, чтоб сузить круг подозреваемых.
Психиатр немедленно представил требуемый портрет: мудак.
Круг подозреваемых необозримо расширился.
Майор Коробочкин пошел другим путем. Он изъял из сейфа с холодильным устройством бутылку водки и соленую горбушу. Хуже нет — особо важное дело начинать впопыхах, спустя рукава.
Лейтенант Мухин почти прекратил общение с обыкновенными людьми, имеющими плоть и кровь. Они давно сообщили ему все, что могли, а новая информация, типа того, с кем на дежурстве перепихнулась Люся, Муху не особо задевала за живое. Что тот солдат, что этот…
Пограничник закорешил с невидимками по-хорошему, без пьянки. И узнавал от них много поучительного. Особенно из истории Родины. Шуточки же некоторых сумасшедших о том, что невидимки — китайцы, являлись злонамеренной ложью. Невидимки были такими же русскими, как любой полоумный в Воробьевке.
Мучился лейтенант Мухин только от того, что сильно отличался от своих невидимых друзей. Но как самому сделаться невидимкой, он не знал — не ведал.
Иннокентий Иванович давно собирался покончить с невидимками, назначив Мухину «Галочку» — галоперидол. В его распоряжении были еще зеленка и пиперазин, избавляющий детей от глистов. Однако с галлюцинациями Ознобишин в последнее время осторожничал: легко лишить человека иллюзий, а что дальше?
Из бесед с глюком доктор уяснил, что невидимки стали вести себя доброжелательно. К другим больным приставать перестали.
Долго Иннокентий Иванович маялся над извечным вопросом русской интеллигенции: «Ахули?» И вынужден был решительно ответить на него: «Ни хуя!»