Пограничник с отрешенным видом лунатика сидит на стуле, не позволяя себе днем опуститься на аккуратно заправленную койку.
Взор его, устремленный в бесконечность, находит в нем только невидимок. Передвигаясь в пространстве, Муха натыкается на вполне материальные предметы, но не замечает этого.
Мухин думает: зачем мне такое большое тело, если из‑за него я не могу раствориться в воздухе, чтоб стать невидимкой?
— Муха! — говорит Люся. — А, Муха? — сестричка вынуждена хлопнуть его по плечу, чтоб он очнулся. — Ты о чем сейчас думал?
— О чем всегда. Надоело уже;— одной ногой здесь, другой — там!
— А я о чем думаю? — интересуется Люся у Брокгауза, кокетливо оттопыривая губы.
Иоанн Васильевич бесстрастно осведомляется:
— При всех говорить?
— А что такое? — беспокоится Люся. — На что вы намекаете?
— Значит, можно вслух?
— Да пошел ты! — неожиданно злится медсестра, прекращая эксперимент на самой себе.
Иннокентий Иванович видит перед собой малоизученного глюка, забывая о том, что тот контрразведчик.
— Очень интересно! — рассеянно роняет доктор Ознобишин. — Феномен угадывания мыслей пока еще мало изучен…
— У нас в Службе безопасности любой майор может угадывать мысли… — ворчит полковник Судаков. — Мыслей-то у вас всего три или четыре, а у многих — вообще одна…
— У людей столько мыслей, что прочитать их может только Господь Бог! — возражает доктор Ознобишин, заодно угадав мысль больного Брокгауза о том, что негоже ученому ссылаться на столь сомнительную фигуру как Творец.
Скепсис чекиста задел Иннокентия Ивановича за живое.
Фигура несомненная! — отрезал доктор. И тут же уловил умственное сопротивление полковника:
«Теперь все стали верующими! Старые грехи замаливаете!»
Несправедливость вывела Ознобишина из себя.
— Я как русский интеллигент грехи не в церкви замаливаю! Мне посредники в общении с Создателем не нужны! После бутылки водяры небо надо мной само распахивается…
Отодвинувшись от доктора, полковник Судаков разжал уста:
— Сумасшедший дом!
Игрек отчего-то вызвал наибольший интерес Брокгауза, хотя заподозрить мальчика в терроризме мог только душевнобольной. Беседуя на разные темы с изысканным джентльменом, Долговязый не узнавал от него всякие интересные сведения, а как бы вспоминал.
— Кем вы раньше были, Иоанн Васильевич? — спрашивал Игрек.
— Контрразведчиком! — смеялся Брокгауз.
И мальчик заливался смехом вместе с ним.
— Иоанн Васильевич, если нет разведчиков, зачем контрразведчики?
— Если есть контрразведчики, потребуются разведчики. Было бы болото, а черти найдутся! — Брокгауз скалил в ухмылке безукоризненные зубы. Слишком хорошие, чтобы быть естественными.
«Так же, как его дружба?» — пугался Игрек.
Краем уха Алевтина слышала, что Брокгауз беззастенчиво льстит Ангелу, и дурошлеп от этого в восторге.
— Мне кажется, у тебя сильная воля! Железная! Ты сможешь все, если захочешь!
И мальчуган с дебильной улыбочкой кивает головой.
Не по душе пришелся Ведьме этот больной. Не потому, что она ревновала Игрека к старперу, хотя чувствовала, что сделать из Ангела можно хоть педераста, хоть дьявола. Мелкого беса угадывала Ведьма в лощеном джентльмене, но отодрать от него своего мальчишечку могла только с кровью.
— Ты должен научиться внушать свои желания другим людям! — наставлял Иоанн Васильевич Долговязого.
Игрек прислушался к самому себе. Никаких желаний у него не было.
Брокгауз понял это по обескураженной физиономии мальчика.
— Видишь Люсю?
Игрек с готовностью закивал: конечно, он видит Люсю! Сестричка зашла в палату со шприцем, чтобы сделать Мухе укол в задницу.
— Постарайся внушить халде, чтоб она поцеловала Муху в жопу!
Игрек засмеялся шутке своего друга, но тот был на удивление серьезен.
— Ты меня слышал? — Вопрос, похожий на приказ.
— Как это? Я не умею…
— Ты должен очень захотеть, чтобы Люська чмокнула Муху в филейную часть!
Игрек очень этого захотел. Чтоб не расстраивать Иоанна Васильевича.
Сестричка сделала Мухе укол, а затем звонко шлепнула его по заднице, чтоб он прикрыл срам. Пограничник витал в облаках со своими невидимками и мог пролежать с приспущенными штанами хоть до обеда.
— Я старался…
— Ничего, ничего. Давай пройдемся.
Несмотря на то что Тина посылала Игреку запрет на прогулку с прилипалой, друзья, как ни в чем не бывало, отправились в больничный сад. Вслед удалявшейся парочке Ведьма зловеще прошипела: