Теперь Судаков не удивился бы, даже если б в погоне за ним принял участие покойный генерал.
«Это фантасмагория! За мной гонятся химеры!»
Неожиданная догадка Сергея Павловича означала: если все происходящее ему привиделось, проще говоря, является его галлюцинацией, нужно остановиться. Отдаться вампирам. Ничего гадостного они совершить не в силах, будучи порождением воспаленного воображения.
Редкие проблески сознания не могли унять панический ужас контрразведчика.
— Всех передавлю танками! — мания преследования кнутом подгоняла чекиста в сторону невозвратного безумия.
Когда майору Коробочкину преградила дорогу похоронная процессия, он не желал противиться намекам судьбы, покорно к ней пристроился. Меланхолично следуя за гробом малознакомого генерала, Станислав Сергеевич неожиданно ощутил беспричинное волнение. Разрастаясь, оно стало переходить в злость. Насколько можно было судить по бессвязным выкрикам скорбящих, это чувство овладело многими.
— Кастрировать маньяка!
— Надругательство над покойником!
— Пидарас!
— Повесить маньяка за яйца!
Вполне обыкновенные изречения, но не на кладбище. Остракизму подвергся полковник Судаков.
Едва увидев загнанного беглеца, Станислав Сергеевич испытал к нему приступ ненависти. Необъяснимая злость, накопившаяся в сыщике, с готовностью излилась на контрразведчика.
«Его голыми руками не возьмешь! — хладнокровно рассудил майор. — Надо отогнать Судака подальше от людей и снять его из пушки».
Двое перепачканных в глине доходяг с топорами, гнавшихся за полковником, несмотря на свои зверские рожи, вызвали у Станислава Сергеевича умиление.
«Милые вы мои мужики… — с сентиментальной слезливостью подумал о них сыщик, — все равно быстроногого таракана не догоните! Я помогу вам, братцы!»
Спасаясь бегством от траурной процессии, по дьявольскому наущению превратившейся в разъяренную толпу, Сергей Павлович ворвался в мастерскую гробовщика.
Несколько готовых к употреблению гробов стояли на полу в ожидании начинки.
«Лечь в гроб и притвориться покойником? А кто меня накроет крышкой?» — заметив в мастерской девчушку, Судаков обратился к ней ласковым голосом:
— Миленькая, у меня к тебе одна маленькая просьба…
Не узнав еще, в чем состоит просьба, кроха завизжала на все кладбище:
— Насилуют!
«А что, это идея!» — неожиданно осознал Судаков.
У девочки выпали все молочные зубы, отчего она мило по-детски шамкала. Это всегда волновало Сергея Павловича.
— Спасите, насилуют!
В мастерскую ворвалась толпа преследователей.
— Дяденька хотел меня в гробу изнасиловать! — рыдания коварного ребенка прозвучали очень эффектно.
Полковник Судаков был бы оскоплен, если б не испустил командирский крик:
— Молчать! Я гомункулус доктора Ознобишина! В соответствии с Конституцией Российской Федерации имею право на существование!
Остолбенением толпы линчевателей Сергей Павлович воспользовался для того, чтобы выпрыгнуть в окно — ногами вперед. Как это принято у гомункулусов.
При выпадении из окна на контрразведчика снизошло озарение.
Он осознал, что всемирный заговор против него организован Игреком. Мальчик стремится его уничтожить чужими руками! Существует лишь один способ прекратить кровавую вакханалию — ликвидировать самого Игрека, любимое детище полковника Судакова.
Поднявшись с земли, Сергей Павлович не успел еще стряхнуть с себя осколки стекла, как услышал из мастерской капризный взрыд малютки:
— Спасите! Я больше не девушка!
Толпа разгневанных защитников знала один способ спасения поруганной невинности: кастрацию насильника.
Прозвучал воинствующий клич:
— За яйца!
— К ноге!
Вместо того чтобы вразумить дикарей, контрразведчик попытался избежать с ними встречи. Просветительская миссия капитана Кука его не вдохновляла.
Полковнику Судакову удалось оторваться от своих преследователей метров на двадцать. Наверно, желание контрразведчика остаться мужчиной превосходило желание дикарей его оскопить.
Целью Судакова был Игрек. Требовалось вцепиться ему в глотку или сунуть два пальца в глаза — чтоб кончилось убийственное наваждение. А лучше всего: пиф-паф!
Сергей Павлович наткнулся на всеми забытый сиротливый гроб генерала. Судаков обратил внимание на чрезвычайно недовольный вид покойника. И совершенно понимал его: