За рулем допотопного «Роллс-Ройса» восседал не старый, но, как говорится, поживший господин, в клетчатой кепке, галифе и кожаных перчатках, несмотря на жару. Округлостью форм и неугомонным характером автомобилист необычайно походил на Колобка.
Звался он Серафимом Терентьевичем Гоголевым. Откуда у него было платье начала века — из сундука ли с нафталином или из модного нью — йоркского ателье, можно было только гадать.
Старинная машина не перенесла очередной встряски — чихнула, кашлянула и нашла успокоение в глубокой луже.
Колхозник с помятым, небритым лицом хмуро уставился на допотопную колымагу.
— Братец! — обратился Серафим Терентьевич к мужику. — Не будешь ли ты так любезен подтолкнуть мой кар!
Колхозник уперся недоуменным взглядом в неизвестного: эх, не старое нынче время, чтоб сволочь его в органы как англо — японского шпиона!
— Ты из какого кино, дедуля? — смекнул колхозник.
— Из немого!
— Так это ж другое дело! — расплылся мужик в добродушной улыбке.
Ободренный Серафим Терентьевич кивнул мужику:
— Благодарствую! — И полез обратно в автомобиль. Газанул, ожидая незамедлительного извлечения из рытвины.
Но мужик, охваченный ностальгическими воспоминаниями о немом кино, зашагал по дороге дальше.
«…Мадам, уже падают листья…» — грустил Вертинский. Заезженная пластинка шепелявила, поскрипывая на граммофоне.
Супруги Гоголевы готовили свою малогабаритную двухкомнатную квартиру к приезду заморского дедушки. Для этого у близких друзей и на отдаленных свалках были раздобыты следующие предметы: иконка, керосинка, граммофон, фитильная лампа, развалюха — швейная машинка «Зингер». Для чего? Для создания старцу привычной ему обстановки начала века, словно он в те годы законсервировался. С антресолей были извлечены сундучки и шкатулки с дагерротипами, и теперь дедушка красовался на стене в виде безусого гимназиста и усатого прапорщика. Из того времени у Серафима Терентьевича неизменными остались лишь гусарские усы. С изображением юнца Гоголева соседствовали другие дамы и господа.
Хозяева дома нет — нет да и косились с умилением на свою экспозицию.
— Нам бы еще шашку! — вздохнул Георгий Антонович. — Мне на Птичке предлагали…
— Мы за керосинку всю жизнь расплачиваться будем! — оборвала его Зоя Сергеевна. — Чем мы кормить станем деда? Колбаса сильно страшная…
— Тогда давай я ее съем! — голодный блеск в глазах Гоши свидетельствовал о том, что он не шутит.
Хлопоты, связанные с приемом дорогого гостя, очень сблизили супругов. Даже подумать было страшно, что произойдет, если американский дед появится.
«…Мадам, уже песни допеты, мне нечего больше сказать…» — Вертинский, как всегда, все понимал.
«Роллс-Ройс» подкатил к дому Гоголевых, разумеется, не без посторонней помощи. Его буксировал «жигуленок».
Когда Серафим Терентьевич вылез на свет божий, к нему поспешил водитель буксира.
— Я должен принести вам свои извинения! — смущенно признался Серафим Терентьевич, извлекая из кармана бумажник. — Рубли у меня кончились…
— А что началось? — в голосе спасителя послышалась угроза.
— Доллары. Вы не согласитесь принять от меня вознаграждение долларами?
— Так и быть! — буркнул счастливчик.
— Гражданин, вы к кому? — скандальным голосом поинтересовалась у иностранца враждебная старушка со скамеечки.
«Мадам, уже падают листья…» — донеслось из открытого окна Гоголевых.
— Я к кому? — расчувствовавшись, переспросил Серафим Терентьевич. — Мадам, я к самому себе!
— Гоголевы в Америку намылились! — глубокомысленно сообщила старуха, которую назвали «мадам», своей визави на другой скамеечке.
— Я их всех, гадов, завсегда подозревала! — с болью в сердце откликнулась старуха, которую никогда в жизни никто не называл «мадам».
Гоша в кухне с жадностью доедал сильно страшную колбасу, а жена смотрела на него с опаской: сразу он рухнет на пол или погодит.
— Джордж…
— Не называй меня так! — с набитым ртом огрызнулся Гоша.
— Привыкай. Сколько прадеду лет, если он уехал ребенком?
— Он взрослым уехал. Скоро ему стольник стукнет.
Зоя Сергеевна затаила дыхание:
— Почему ты решил, что он миллионер? — не в первый раз она задавала мужу этот вопрос. Но ответа всегда ждала с нетерпением.