А пока я был вынужден смотреть, как Лиз с отвращением на лице ковыряет спаржу, наблюдать за бесшумно движущимися вокруг стола эльфами и краем уха слушать разговоры взрослых о политике. На улице было еще совсем светло. Залетавший через высокое французское окно ветер трепал кружевные гардины, из сада пахло яблоками и влажной свежескошенной травой, первые ночные бабочки уже вились вокруг лампы, с гудением ударяясь о стекло, а откуда-то издалека доносился гудок магловского поезда.
— Не будет никакой войны, говорю тебе, Эл...
— То же самое говорили в прошлом году, и чем кончилось? Гриндельвальд захватил Прагу.
— Ну и что? Немецким волшебникам нужно жизненное пространство, их интересы вполне обоснованы и объективны — но они пойдут на восток. Нам-то какое дело?
— А как же союзнический договор с министерством магии Польши?
— Я тебя прошу... Лично я считаю этот договор роковой ошибкой Фосетта. Все эти мелкие страны — Польша, Румыния — никогда нас не поддержат, если дойдет до чего-то серьезного. Переметнутся на сторону победителя. Как можно ставить в зависимость судьбу Британии от какого-то карликового государства, где волшебников-то всего тысячи три... Но это не важно, потому что войны все равно не будет. Можешь мне поверить.
— А если Гриндельвальд двинется во Францию?
— Во-первых, он не самоубийца... У французов в силах самообороны две тысячи магов, они отбросят любого. Во-вторых, зачем это ему? Он захватывает магические центры, после Праги его теперь интересуют Краков, Львов и затопленный город венедов на Балтике...
— Рэнди, во Франции тоже есть Мон-Сен-Мишель и Монсегюр, не говоря о Бобатоне...
— Он не пойдет туда, это исключено. В Германии никто не верит в войну с французами...
— Да, но если теоретически — только теоретически — он двинется на запад, нам придется...
— И чего ради мы будем воевать, Эл? Хватит того, что мы ввязались в магловскую Первую мировую. Все устали от войны. Почему нас должны волновать проблемы всяких пешек на континенте...
— Что значит — чего ради?! Например, остановить Гриндельвальда было бы очень даже в твоих собственных интересах — у тебя весь бизнес завязан на континентальные операции, и если начнется война...
— Очень надеюсь, что у нашего Министерства хватит ума ее не начинать! Мне как раз не нужно, чтобы какой-то идиот в Департаменте безопасности стал устраивать блокаду Германии и портить мне бизнес из-за каких-то дурацких поляков...
— Да как же ты не хочешь понять, что поляками дело не кончится?! Гриндельвальда нужно остановить сейчас, пока это еще возможно, пока война не затронула пол-Европы, и Дамблдор говорит...
— Мне плевать, что говорит этот, — отец оглянулся на детей и заговорил спокойнее, — этот любитель маглов! Дружба с Гриндельвальдом сейчас крайне нужна Британии, и экономически, и политически. Но таких, как Дамблдор, естественно, не волнуют интересы бизнеса...
— Кстати, что вообще из себя представляет этот Гриндельвальд? — торопливо вмешалась мама, пока разговор не принял слишком серьезный оборот. — Рэнди, ты его видел?
— Лично нет, только на колдографиях, плюс слышал пару выступлений по радио. Он очень просто держится, но при этом невероятно... харизматичен, что ли. Когда он говорит, веришь каждому его слову. Сильный человек. Если бы у нас был такой, вместо этого размазни Фосетта...
— Но, говорят, он слишком якшается с маглами, — заметила тетя Мирабел, поджав губы. — Взять хотя бы все эти слухи, что люди Гриндельвальда въезжали в Прагу на броне магловских танков и что его самого постоянно видят с этим маглом, как его, Гитлером...
— Он не якшается с ними, он считает, что волшебники должны контролировать маглов. Это большая разница, Бел. Он прав — хватит прятаться от маглов, мы не зайцы, чтобы вечно сидеть по норам. Пора брать управление миром в свои руки. В Германии легализовано применение Imperio по отношению к маглам, и многое другое... В другой раз расскажу.
— А сам-то он кто такой? Откуда?
— Этого никто толком не знает. Известно только, что он чистокровный волшебник и, судя по всему, очень непростого происхождения. Во всяком случае, он говорит на парселтанге, а это, сама понимаешь...