— Мне не нравится, что ты вообще допускаешь такую мысль.
Том зло фыркнул:
— Кого ни послушай, я все делаю неправильно! Сделайте лучше, раз такие умные...
— Том, ты и вправду берешь на себя самый большой груз. Никто этого не отрицает, и лично я тебе очень благодарен, и... Я просто хотел сказать, что когда ты устаешь и торопишься, то начинаешь делать ошибки и сам этого не замечаешь. Вот сейчас ты неправ. Малфой ведь нужен нам не на день и не на два. А значит, его нельзя использовать втемную.
— Одно другому не противоречит.
— Противоречит, еще как... Своих не подставляют.
— Я подумаю, — Том поднялся. — Ладно, спокойной ночи.
Я не слишком расстроился. Такое мы уже проходили... Сейчас он немного позлится, потом остынет, начнет соображать здраво и признает свою ошибку. И действительно — когда я уже собирался ложиться спать, явился Том и без лишних предисловий заявил с порога:
— Знаешь, мне кажется, что ты прав. И насчет Малфоя, и в принципе. Все верно — своих не подставляют.
Он сел на край моей кровати и вздохнул:
— Вот уж не думал, что из-за Хагрида вы начнете меня подозревать...
— Да брось. Я ведь не говорю, что ты можешь подставить своих. Хагрид, как ни крути, был все-таки чужой. Просто... иногда граница между своими и чужими у тебя начинает размываться. А это опасно, в первую очередь для тебя самого.
Он кивнул.
— Спасибо. Да, я поторопился. Не беспокойся, я сделал выводы.
В тот момент я был готов поверить, что так оно и есть.
Лес в окрестностях Торнхолла.
Глава 44
Вторую ночь после Рождества я запомнил надолго. Накануне почти весь день провел в лесу, добыл пару зайцев на ужин, но так промерз, что весь вечер просидел у камина, стуча зубами.
После ужина Том вызвался заварить чай и делал это долго и сосредоточенно, по всем правилам. Ошпарил заварной чайник кипятком, долил воду один раз, второй... От тепла или чего-то другого меня стало неудержимо клонить в сон, так что, едва допив чай, я почувствовал, что засыпаю прямо за столом. Мама тоже клевала носом и наконец ушла наверх, оставив на кресле неоконченное вязание. Я побрел следом. Том остался помыть посуду и прибраться в кухне.
Добравшись до своей спальни, я уснул, как только коснулся головой подушки. Мне снилась платформа 9 и ¾. Уже сообщили об отправлении, но состав никак не мог отправиться — он дергался, проезжал несколько футов и останавливался с душераздирающим скрежетом. Машинист, похоже, сам не знал, что с этим делать, и лишь без толку выпускал пар через свисток. Звук получался странный, неровный, пронзительный — от него-то я и проснулся.
Голова была словно ватой набита, и я еще несколько минут лежал, не двигаясь и пытаясь сообразить, что происходит. Вокруг было темно, хоть глаз выколи, и я даже не мог понять, где дверь, а где окно. Если это моя собственная спальня, значит, палочка должна быть на прикроватном столике... Я поднял правую руку, удивляясь тому, какая она тяжелая и с каким трудом дается каждое движение. Костяшками пальцев больно ударился о край стола, пошарил по его поверхности, прошептал: "Lumos" — и тут же зажмурился, таким резким и ярким мне показался свет.
Если верить будильнику, дремавшему на столе, было уже четыре утра. Комната выглядела привычной и спокойной — никаких теней по углам, никаких призраков у изголовья. И тем не менее в доме творилось что-то странное. Мерзкий звук из сна никуда не исчез — наоборот, теперь я слышал его куда отчетливее. Он становился то громче, то тише, то поднимался до свиста, то переходил в протяжный низкий гул, а все вместе напоминало завывание водосточных труб или...
Плач банши? От этой мысли мне сразу стало не до сна. Банши в наших местах никогда не водились, но мало ли — вдруг забрела. Только этой твари здесь не хватало... Интересно, Том ее слышит? Если пойдет ее выгонять, мое участие не потребуется — уж в чем в чем, а в нечисти он разбирается куда лучше...
Очень хотелось опять закрыть глаза, но я отругал себя за лень и все же вылез из-под одеяла. Тут же закружилась голова, да так, что пришлось ухватиться за спинку кровати. Руки и ноги были, как ватные. Я пошел к двери, шатаясь, как пьяный, и поздоровался со всеми стульями, стоявшими на пути. Да что же это такое?!
За спиной послышалось жалобное скуление. Обернувшись, я увидел Майка. Обычно он спал на коврике рядом с кроватью или у меня в ногах, поверх одеяла. Но сейчас пес забился в угол и весь дрожал. Шерсть на нем встала дыбом.
— Сиди тихо, — сказал я. — Сейчас разберусь, что там случилось, и вернусь.
Дверь поддалась с трудом, будто примерзла к косяку. Снаружи меня встретил такой холод, что зуб на зуб не попадал. Звук доносился откуда-то справа. Теперь он уже совсем не напоминал голос банши — скорее, что-то механическое, неживое. Почему-то в голове упорно вертелось слово "манок", хотя я не мог представить себе, каких птиц можно приманивать таким образом.