В дальнем углу зала какой-то магл торговал картошкой с жареной рыбой. У меня тут же заурчало в животе. У Блэков я больше пил, чем ел. Том, видимо, тоже был голоден, и неудивительно — когда на тебя целый вечер только что прожектор не направляют, кусок в горло не полезет.
— Пошли, — он потянул меня за рукав к тележке.
— А у тебя есть магловские деньги?
— Зачем? — Том хмыкнул и, наклонившись, подобрал с пола обломок кирпича. Потом решительно направился к продавцу, протянул ему обломок и попросил:
— Две порции, пожалуйста.
Продавец невозмутимо взял пыльный осколок с заостренными краями, бросил его в коробку для монет и принялся заворачивать для нас рыбу в газетные странички. Том незаметно поправил палочку в левом рукаве.
От картошки шел умопомрачительный запах. Я набросился на нее, едва мы успели выйти на платформу. В стылом воздухе от свертка поднимался пар.
— Давай меняться, — остановил меня Том. — Дай мне картошку, а я тебе отдам свою рыбу.
— Что это ты так?
— Да глупости, — Том уже перекладывал рыбу из своего пакета в мой. — Просто после того, как я… э-э… экспериментировал…
Он бросил на меня быстрый взгляд.
— В общем, я почему-то не могу есть мясо. Совсем. Мне становится плохо от одного запаха. Твоя мама приносила мне куриный бульон — он был, наверное, очень вкусный, но я еле вытерпел, пока она уйдет, чтобы… ну, ты понимаешь. Было очень неловко, она ведь старалась… Но я почему-то не могу. А насчет рыбы еще не знаю, боюсь пробовать.
— Странно. Почему так получается?
— Понятия не имею.
Том дошел до перегородки между платформами 9 и ¾, прислонился к кирпичной кладке и исчез. Его голос словно обрезало бритвой. Я сделал шаг следом и услышал конец фразы:
— …поскольку никто досконально не исследовал эти сферы магии, постэффекты расщепления личности подробно не описаны. Я заношу наблюдения в дневник, но пока не имею ни малейшего представления о физиологическом механизме.
— Все, что я из этого понял, — что в школе ты будешь отдавать мне свой бифштекс. Правильно?
— Э-э… Ну да, конечно, если хочешь. О черт!
Том остановился, как вкопанный, перед будкой в конце платформы.
— Общественный камин закрыт!
Этого следовало ожидать. Наверное, если бы мы немного подумали, то сообразили бы, что на платформе, которой пользуются от силы три раза в неделю, никто не станет держать камин открытым круглосуточно.
— И что будем делать?
Том сел на скамью возле запертой двери, на которой болталось расписание работы камина, и зашуршал газетой.
— Аппарируем. Делов-то…
— Без лицензии?!
— Рэй, я тебя прошу... Сейчас канун Нового года. Кто, скажи на милость, станет нас ловить, чтобы оштрафовать?
— А если мы располовинимся?
— Не располовинимся. Я хорошо умею это делать. Сегодня с утра дважды аппарировал, и ничего.
— Где это ты успел побывать?
— В Сассексе. Навещал мистера Уоллеса. Помнишь, я тебе про него рассказывал?
Я нахмурился, пытаясь поймать ускользающее воспоминание.
— Уоллес... Уоллес... Тот самый церковный староста, что когда-то тебя домогался, а потом присылал деньги?
— Он самый.
— И чего ради ты к нему собрался?
— Повидать, — ответил Том и рассмеялся. — Написал, что буду в тех краях и могу зайти. Он был рад мне. Сказал, что я вырос и возмужал со времени нашей последней встречи. При этом у него мелькнула мысль, что, может быть, теперь, когда я стал старше, меня уже не испугают его знаки внимания, и я окажусь сговорчивее. Он ее, правда, тут же стал отгонять — стыдно, видишь ли, сделалось…
Том фыркнул и опять зашуршал пакетом.
— У прислуги был выходной, так что мы остались в доме вдвоем. Он предложил выпить по стаканчику хереса, я согласился. Посидели в гостиной, поговорили о том о сем. Я сказал, что хотел бы после колледжа поступить в какой-нибудь университет, изучать химию, но не знаю, смогу ли оплатить обучение. Он предложил помочь мне деньгами. Потом разговор зашел о войне и о политике. Уоллес упомянул Макиавелли — уже не помню, в какой связи, — а я спросил, есть ли у него "Государь". Я точно знал, что есть, — я ведь помогал ему составлять каталог библиотеки. Уоллес пошел за книгой, а я тем временем подлил ему в вино яд. Зелье без вкуса и запаха, так что когда он вернулся, то ничего не заметил. Мы еще минут пять поговорили о Макиавелли. Уоллес высказал пару интересных мыслей, но потом ему стало нехорошо, и еще минут через пять он умер. Я даже пожалел, что так поторопился и в результате не успел дослушать…