Тибериус Огден, депутат Визенгамота: Простите, у меня вопрос! Кстати, о маглах — почему в магическую Службу внешней разведки не принимают маглорожденных? Вы игнорируете инструкцию Министерства магии по недопущению...
Квинсбери: Мы принимаем! У нас работают два маглорожденных сотрудника!
Огден: И что они у вас делают? Варят кофе?
Квинсбери: Мы не можем допускать к секретной информации тех, кто...
Голос из зала: Эмма Куприк, Движение за права работающих волшебниц... По-моему, мистер Огден прав — это возмутительно! И раз уж мы об этом заговорили, то ответьте, почему в разведке до сих пор нет ни одной сотрудницы-ведьмы? Женщины имеют равные с мужчинами права на рабочие места! Я требую рассмотреть...
Бербедж (поднимаясь с места): Простите, мисс Куприк, что прерываю вас, но время обсуждения истекло. Леди и джентльмены, перерыв на обед! После обеда у нас в повестке дня — обсуждение минимальной заработной платы для младших помощников зельеваров. Мистер Квинсбери, спасибо за доклад! Пожалуйста, представьте Визенгамоту дополнительную информацию по всем затронутым сегодня вопросам, чтобы мы могли вернуться к их обсуждению на следующей сессии.
Квинсбери: Разумеется. Спасибо за внимание.
Шум в зале, звук шагов.
"Толкните кто-нибудь Каннингса, пускай просыпается! Обедать пора...".
Наверное, когда Квинсбери делал свой доклад, ядерная угроза и вправду была не столь очевидна. Только-только появились первые сведения о лучевой болезни и радиоактивном заражении. Никто даже предположить не мог, что через какой-то десяток лет в школе магии в Киото — одной из старейших в мире — останется всего трое учеников, потому что из-за радиоактивных осадков в Японии перестанут рождаться волшебники. Дети в магических семьях один за другим оказывались сквибами, и с этим ничего нельзя было поделать. Позже, в 1970-х, положение выправилось — в третьем поколении после атомной бомбардировки волшебные способности стали проявляться вновь. Но Япония перестала существовать как сильная магическая нация.
Вдобавок в это же самое время американцы с русскими всерьез собрались обстреливать друг друга ракетами. Понятно, что Британия в стороне бы не осталась. Среди волшебников началась настоящая истерия. Одни наши знакомые даже хотели переехать в Антарктиду, убежденные, что это единственное место в мире, которое не станут бомбить...
Но все это было намного позже. А тогда, в середине 1940-х, очень немногие понимали, с чем мы столкнулись. А из тех, кто понимал, немногие хотели что-то делать. Большинство оставалось в плену иллюзии, что с маглами можно договориться. Вдобавок после войны в Британии появилось сильнейшее лобби маглорожденных. Любого, кто смел заикнуться о том, что маглов нужно контролировать, тут же объявляли последователем Гриндельвальда и подвергали остракизму...
***
Впрочем, тогда я ни о чем таком не думал. Работы было слишком много, чтобы вообще задумываться о чем-либо, кроме служебных обязанностей. Картотеку я выучил чуть ли не наизусть, детали дел основных клиентов — тоже, в папках ориентировался безошибочно и постепенно учился писать черновики официальных писем. Сначала их просматривала миссис Портер, потом Саймондс. Штрафовать меня стали меньше, но заработанное все равно расходилось в первый же день после получки — на еду, одежду, летучий порох, зелья для мамы, которая с возрастом стала понемногу сдавать...
Я носился, как белка в колесе, почти без выходных, и ближе к зиме почувствовал, что страшно вымотался. Рождественского отпуска я ждал, как рая небесного. А ведь в школе мне казалось, что учиться — это страшно тяжело! Только теперь я понял, что в Хогвартсе мы били баклуши.
Рождественский сочельник я провел с мамой — тихо, мирно, без всяких сюрпризов, как добропорядочный обыватель. Объелся пудинга и рано лег спать. На следующий день меня ждал в гости Колин Розье. Мама велела передать привет его родителям и выразила надежду, что мы там не будем слишком много пить. Я сказал: "Конечно", и, выйдя из дома, первым делом аппарировал в Манчестер, где в магическом квартале купил пять бутылок портвейна. Продавец упаковал их в стружку, чтобы они не звенели, и мне удалось вполне удачно замаскировать их чарами под стопку книг.
В Корнуолл я аппарировал где-то за милю от дома Розье, чтобы пройтись пешком, — мне нравились тамошние места. В Дербишире лежали сугробы, а здесь, если за зиму снег выпадал пару раз, это уже становилось событием. В пальто было жарко, а земля, сухая и теплая, как у нас ранней весной, слегка пружинила под ногами. Кое-где из-под пожухлой травы виднелись молодые зеленые побеги.