— В газетах ничего об этом не пишут, — заметил Эйвери.
— Это потому что скоро выборы в Визенгамот, — вмешался Нотт, поправляя очки. — Вот все и боятся возмущения избирателей, так что любое громкое дело стараются замять. У нас были закрытые слушания по криминальной обстановке, поэтому я точно знаю.
— Моуди поделился по секрету, — заметил Долохов, рассматривая принесенный эльфом бифштекс, — что аврорам разрешили в случае чего использовать аваду без предупреждения. Но пока это не помогает. Ребята, которых они ловят, тоже не лыком шиты. Аластор говорит, за последний год трое погибли при исполнении. Так что у них сейчас каждые руки на счету.
— И что, — спросил Том, — пойдешь к ним?
— Нет, наверное, — коротко качнул головой Долохов, разрезая мясо, — мне пока хорошо там, где я есть.
— А где ты есть? — поинтересовался Эйвери.
— В «Кофейнике», — ответил Долохов и рассмеялся, увидев наши непонимающие лица. — Так прозвали нашу комендатуру, потому что там раньше был магазин кофе. Никакого кофе уже и в помине нет, а запах остался, будто везде зерна рассыпаны… А официально это называется «Магическая оккупационная администрация британского сектора Западного Берлина».
— И что вы там делаете? — жадно спросил Розье.
Долохов пожал плечами.
— Да ничего особенного. Патрулируем, следим за порядком, ловим мародеров, распределяем еду, прочесываем город на остатки темномагических заклятий, ищем незарегистрированных волшебников и бывших гриндельвальдовцев, которые маскируются под мирных граждан...
— Скучно, наверное? — спросил Колин.
Долохов бросил на него короткий взгляд поверх стола.
— Кому как. Мне вот замечательно. Веселого я за четыре года и так насмотрелся.
— А ты русских там видел? — не отставал Колин, ничуть не смущенный отповедью.
— Видел, — кивнул Тони. — Сейчас с ними запрещено общаться. Холодная война, так что за это легко под трибунал попасть. А поначалу, когда союзники еще только разделили Берлин на сектора, можно было. Так что мы круто развлекались... Например, на спор после пары бутылок водки ходили через их охраняемую зону, туда и обратно. А там, если тебя заметят, то первый предупредительный — красными искрами вверх, а потом уже авада без предупреждения. Это ж нарушение границы, считай. Но я раза три ходил и вернулся, ничего.
— А если бы не прошел, и тебя убили? — спросил Колин.
— Да кто ж его знает, — Тони пожал плечами. — Замяли бы дело, наверное. С союзниками тогда еще не ссорились… Меня один раз даже русский спецслужбист навестил, из Комитета по магии. Спрашивал, не хочу ли я репатриироваться, принять советское гражданство, обещал разные блага.
— А ты? — Розье так и впился в него взглядом.
Долохов сделал паузу, хмуря брови, будто соображал, как ответить.
— А что я... Ну, были у меня такие мысли, когда с русскими разговаривал. Я-то России никогда не видел, родился уже в Лондоне, но все равно — язык родной, все такое... Тут еще комитетский этот на мозги капает — ты же, мол, русский дворянин, твои предки присягу Отечеству давали, все прочее. Почти меня пробил, но я потом подумал, подумал, и говорю: нет, не получится. Ты, говорю, извини, приятель, но пока у вас дядюшка Джо в Кремле, я в Россию ни ногой. Тебе-то понятно, завербовать меня — это лишняя нашивка, премия, то-другое. Ну, сами понимаете, какой шум можно поднять — вот, дескать, как в Советском Союзе хорошо, что бывшие эмигранты обратно просятся. А меня потом на родине в лагерь, да? Он давай юлить: мол, ничего подобного, это все пропаганда, никто у нас никого не сажает, наоборот, все дороги открыты, человек человеку друг, товарищ и брат... Знаю-знаю, говорю, наслышан. Да только стелете-то вы мягко, а спать будет жестко. В общем, говорит он, если передумаешь, знаешь, где меня найти. Я сразу после этого пошел в контрразведку, доложил о контакте, они говорят — ладно, если опять появится, сообщи нам. Но он больше не приходил.
Над головой захлопала крыльями очередная сова, и Том, пробормотав: "Извините", прочел письмо и стал писать ответное — что-то насчет каталога редких монет.
— А как себя ведут немцы? — спросил я Долохова. — Правду пишут в газетах, что у вас там сильное партизанское движение?
— Скажешь тоже, — засмеялся Тони, орудуя ножом и вилкой. — Никаких партизан, никаких терактов, сопротивления, считай, после капитуляции вообще не было. Немцы же страшно законопослушные. Приказ есть приказ, а уж какая власть его отдает — дело десятое. Иногда до смешного доходит. Брали мы Нурменгард — ну знаете, тюрьма такая, где Гриндельвальд держал своих противников. Так это не просто тюрьма, а настоящая крепость. Защитные заклятия такие, что к стенам на милю не подойдешь, и гарнизона троллева гибель. Командование думало, что Нурменгард придется брать штурмом. Уже и планы были разработаны. Мы к высадке на Сицилии, наверное, так не готовились, как к этому штурму! И что вы думаете? Они сами выбросили белый флаг. Вышел комендант, передал ключи, сдал свою палочку — все чин чином. И охрана крепости вся на месте осталась, не разбежалась никуда, хотя в первые дни можно было улизнуть. А они остались помогать тюрьму в порядок приводить. Мы туда еду привезли, бригаду целителей, стали заключенных готовить к отправке домой. Те-то были полные доходяги, а еще куча народу умерла от эпидемии, в камерах покойники лежали рядом с живыми, вонь по этажам стояла — жуть... Так мы охрану разоружили и отправили ямы копать и трупы туда вручную сгружать. Ничего, сгружали...