Та сторона во всей своей красе.
Ну, здравствуй, родная. Давно не виделись.
Потом я уже ни о чем не думал, а просто лежал, уткнувшись в подушку. Я хотел стереть себе память, но знал, что это не поможет. Прошлое не изменится от того, что я о нем забуду. Так что я просто забирался под одеяло, все глубже и глубже, как ребенок, прячущийся от боггарта, и уходил мыслями все дальше, дальше, дальше...
Вот наш седьмой курс. Ало-синий флаг трепещет над башней игрушечного замка, трибуны ликуют, Том опускает меч на плечо Вилли Трэверса. "Возвожу тебя в рыцарское звание, помни о данной тобою присяге...".
Нет, не то. Раньше, еще раньше.
Шестой курс. Колеблющееся пламя свечи, каша из крови и соли на полу, промокший дневник, черный, отблескивающий серебром нож. Я дергаю Тома за плечо, его голова откидывается назад, у него совершенно белое лицо и пустой взгляд...
Ох, нет, только не это.
Пятый курс. Скрежет отодвигающейся стены, шорох змеиной чешуи, Плакса Миртл сползает по стенке, у нее огромные удивленные глаза за толстыми стеклами очков...
Не могу, не надо!
Назад, скорей отматываем назад...
Четвертый курс, каникулы. В воздухе пахнет яблоками и приближающейся осенью. Мы лежим в саду на одеяле и смотрим на небо через листья акаций. Голова Тома лежит на моем плече, это неудобно, плечо немеет, но мне не хочется говорить ему, чтобы подвинулся, потому что это приятная тяжесть. А Том дует на семечки татарника, они взлетают и потом медленно-медленно падают вниз, опускаясь на лицо, запутываясь в волосах... Пушистый хохолок щекочет мне нос, другое семечко садится на щеку, и Том, повернув голову, снимает его с моей щеки губами, легко, как будто целует. Я отмахиваюсь: ты чего, мокро же! — а он говорит: да просто лень было руку поднять...
Я утыкаюсь в подушку еще глубже, а поток воспоминаний кружится и кружится в моей голове.
Июльское утро, отчаянный стук в дверь, Том на пороге — пропахший пылью, потом и бензином, с холщовой магловской сумкой в руках. Он встряхивает ее за уголки, и из сумки сыплются деньги — много, целая куча бумажек, похожих на облетевшие листья. А Том смеется и никак не может остановиться, пока до меня не доходит, что у него истерика. Я пою его водой, она льется на пуловер, а Том говорит: "Помнишь, я обещал тебе, что случится чудо? Помнишь, помнишь?..".
Я помню. Я все помню.
Морозная зима, обледеневшие улицы, а я иду в игорный дом, еще не зная, что меня там ждет. И вот уже Бобби Крэйн сидит за столом, глядя на меня тяжелым, немигающим взглядом. "Вот тебе подарочек на память"... Удавка захлестывает мне шею, я задыхаюсь, падаю в черную пропасть... Том стаскивает с меня одеяло, трясет за плечо: "Да что случилось?" — и видит след от петли. Смотрит, смотрит... Через секунду он уже будет метаться по комнате, тащить меня в ванную, переодевать, поить зельем, — но пока мгновение тянется и тянется, и я вижу его глаза, но никак не могу определить их выражение, когда он смотрит на эту багровую полосу у меня на шее...
Еще отматываем назад. Кухня у нас дома, в плите пылает огонь, на тяжелой чугунной сковороде жарится морковка с луком. Я снимаю шкуру с зайца, а Том сидит напротив и рассказывает мне об Уоллесе. "Знал бы ты, как я ненавижу себя за то, что беру у него деньги! Пускай это мелочь, пять, десять, двадцать фунтов — но получается, что я продаюсь... Я потому так и боялся тебе говорить. Думал, презирать начнешь". "Не начну. Я не стану тебя презирать, что бы ты ни сделал...".
Нет, это тоже не надо. Не могу, не хочу вспоминать. Скорей дальше...
А вот и дальше. Тамбур в Хогвартс-экспрессе, пол дрожит от стука колес, стены раскачиваются, за окном проносятся огни, а мы с Томом ссоримся, впервые в жизни серьезно ссоримся — из-за того, что я играю в покер. "У меня долги, ты понял? Уж не ты ли их выплатишь, господин умник?!". "Может, и я".
Назад, назад, назад. Месяц, два, три, полгода...
Мерцающие огоньки свечей, алые львы на серебряном полотнище, каменная плита над могилой. На мне черная, глухая траурная мантия, волосы острижены коротко и неровно. Я брожу по хогвартской спальне, как чужой, и никого не узнаю. Вечером Том, не обращая внимания на мои протесты, отодвигает полог на кровати и садится рядом. "Расскажи об отце. Что хочешь. Расскажи, каким он был".
Каким он был...
А вот еще более раннее воспоминание. Здесь папа еще жив, а мама молодая, спокойная и счастливая. Я сижу под палящим солнцем на скамейке, рядом с автобусной остановкой в Хейбридже. Наконец подъезжает автобус, и Том спрыгивает с подножки, держа в руках маленький потрепанный чемодан. Дорожка через лес, заросли черемухи... Через пару дней папа берет нас с собой в замок Певерил. Выщербленные каменные ступеньки, арочные проемы окон, "здесь долгое время жили потомки Салазара Слизерина"...