— Это все из-за меня. Все потому, что я немец, — с тоской сказал он, глядя в пространство. — Зачем, вот зачем мы уехали? Получается, и своих предали, и здесь — враги...
— Никого вы не предали, — сказал я. — Если бы все нормальные волшебники в свое время отказались поддерживать Гриндельвальда, то и войны бы не было.
— Все! Больше я с тобой вообще никогда разговаривать не буду! — крикнул тем временем Розье и вышел из спальни, хлопнув дверью. Том только пожал плечами, постоял, раскачиваясь на пятках и задумчиво глядя перед собой, потом подошел к Флинту и сел на край кровати.
— Маркус... Ты можешь рассказать нам, как все на самом деле обстоит в Германии? Это важно.
Маркус вопросительно посмотрел на меня — тогда он еще совсем плохо понимал устную речь по-английски, — я перевел.
— Нет, — решительно сказал он, помотав для убедительности головой. — Нет. Это никому не нужно. Нет.
Том несколько мгновений смотрел ему прямо в глаза.
— Пожалуйста, — помолчал и добавил: — Я прошу.
Это Маркус понял и без моего перевода. Какое-то время он растерянно хлопал глазами, попробовал отвернуться, потом опять, уже как-то жалобно, посмотрел на Тома и вздохнул.
— Ладно. А что рассказывать-то?
Через полчаса все собрались вокруг Флинта. Том, усевшись верхом на стул и оперев подбородок на сцепленные пальцы, слушал Маркуса внимательно и напряженно. Эйвери разлегся на своей кровати, подложив локоть под голову, но не спал. Даже Блэк оторвался от книги и подсел к нам.
Дело шло медленно, потому что Маркус говорил по-немецки, а я переводил, то и дело останавливаясь, чтобы уточнить то или другое слово. Когда я совсем выдыхался, меня сменял Альфард.
— А правду говорят, что Гриндельвальд — это на самом деле и есть этот, как его, Гитлер?
— Нет-нет. Хотя Гриндельвальд входит в его ближний круг. Но Гитлер не знает — во всяком случае, так считается, — что Гриндельвальд волшебник. У него даже какая-то магловская должность есть, для маскировки, и магловское имя...
— Что вообще ему нужно? Какого черта он затеял войну? И почему немцы его терпят? Не маглы, конечно, а...
— Понимаешь, у него был такой замысел... Ну, вроде как сделать, чтобы волшебникам не нужно было больше прятаться. Чтобы отменить дурацкий Статут о секретности. Само по себе неплохо, правда? Вот и Гриндельвальд так говорил. Что мы должны просто убедить маглов, что мы такие же, как они, только можем больше. Для этого придумали СС...
— Что?
Сзади тихонько открылась дверь.
Розье вернулся. Он сел поодаль и уткнулся в учебник, освещая страницы люмосом, но потом не выдержал, бросил книгу и придвинулся к нам.
— Такие особые магловские войска, — объяснял тем временем Маркус. — Которые якобы могут то, чего не могут обычные люди, у которых якобы есть супероружие. Чтобы через несколько лет, если магл увидит на улице, как кто-то колдует, он подумал: "Ну да, это же СС, они еще и не на такое способны". Или, если узнают, что ты учишься в какой-то особенной школе, и можешь летать, и все такое, все думали: "Ну да, это же школа имени Адольфа Гитлера, там еще и не такому учат". Потому что мы —немцы, высшая раса, наследники великого тайного арийского знания, мы можем преодолеть человеческую природу, нам все доступно — так, во всяком случае, полагалось думать маглам...
— Хорошо закручено, — сказал я и махнул рукой, давая знак, что пора сделать перерыв. Потом наколдовал себе стакан воды. Том бесшумно вышел из комнаты. Флинт тихо расспрашивал Альфарда:
— Trottler — это как будет по-английски? "Магл"? — и повторил, будто перекатывая на языке слово: — Магл, магл...
***
Потом он опять принялся рассказывать, и я так увлекся, что даже не заметил, что народу в спальне стало гораздо больше. Должно быть, Том незаметно привел. Я заметил Нотта и Руквуда. На пороге, опершись о косяк, стоял Долохов и, приоткрыв дверь, небрежно выдыхал в коридор дым от сигареты. Руквуд старательно делал вид, что не замечает такого нарушения школьных правил.
А рядом с Томом, неловко пристроившись на краешке стула и явно чувствуя себя не в своей тарелке, сидел — ну надо же! — тот самый рыжеволосый гриффиндорец.
Вот так-так... Интересно, зачем Том его притащил?
Но я до того увлекся рассказом Маркуса — благо, не мне надо было переводить, — что не стал долго над этим думать. Даже Розье не обращал на противника никакого внимания.
— Знаете, как все его любили? В смысле, Гриндельвальда? — говорил Флинт. — Когда я учился в подготовительной школе, я вступил в Юнгзаубершафт… Ну, туда нельзя было не вступать, потому что у родителей были бы неприятности, но я не поэтому пошел, я сам хотел. И вот мы маршировали с палочками наизготовку... У нас были настоящие палочки, хотя нам было всего по десять лет — нам говорили, что настоящий немец может начинать колдовать чуть ли не с рождения, потому что мы не то, что остальные... А еще были барабаны, и знамена, и форма, красивая, как у взрослых. Нас выстраивали рядами, если был митинг, а когда появлялся Гриндельвальд, мы салютовали палочками, и это было так ни на что не похоже… Понимаете, когда собрались тысячи волшебников, детей и взрослых, и все, как один человек... И я тогда думал, как это здорово, что вот мы все, и волшебники, и маглы — одна страна, один народ. Такое было счастье... А когда он начинал говорить, сразу становилось так тихо, никто не дышал, мы боялись пропустить хоть слово. Слушали и мечтали пойти, умереть за него, умереть за Германию...