Никогда еще война не была так близко.
На следующий день в "Пророке" появились колдографии того, что позже получило название "Манчестерский блиц". Немцы сначала сбрасывали "зажигалки", а потом бомбили, ориентируясь на свет пожаров. На колдографиях были целые улицы, состоящие из одних решетчатых остовов зданий, внутри которых бушевало пламя. Казалось, будто кто-то аккуратно поставил рядом много-много плетеных корзинок, а потом поджег их.
Я подумал, что, наверное, так выглядят города в том аду, в который верят маглы.
На следующую ночь Манчестер опять бомбили, и часть магического квартала тоже была разрушена. Но на Рождество все было спокойно. Мы слушали по радио выступление министра Фосетта. Он старался внушить магическому сообществу, что основная опасность позади, но это звучало так неубедительно, что он, наверное, и сам не знал, как дочитал до конца бумажку со своей речью.
Зато потом, в два часа ночи, говорил Дамблдор — усталым, хрипловатым, но вполне уверенным голосом. Я уже хотел спать и не запомнил подробно его слова. Осталось только общее ощущение: впереди годы войны, много крови, усталости и горя, но в конце нас ждет победа. Казалось, он совершенно не сомневался в этом, и, слушая его, ты тоже начинал верить.
Приехавший к нам к нам на Рождество отец Колина — ему в Силах самообороны дали короткий отпуск, чтобы повидаться с детьми, — сказал, что Дамблдора в войсках очень уважают. Он практически принял на себя руководство операциями, и многие говорили, что он должен заменить Фосетта на посту министра. А еще Дамблдор считал, что оборона одной только Англии не решает дела, и нужно обязательно разгромить Гриндельвальда на континенте, чего бы это ни стоило. Иначе опасность останется еще на многие годы. Фосетт был против этого, потому что не хотел рисковать жизнями британских магов, но Дамблдор был уверен, что рано или поздно высадки во Франции не избежать.
***
Обычно на каникулах я отсыпался, но той зимой поднимался еще затемно. Смешно сказать, зачем. Мне хотелось посидеть возле елки. Глупо, совсем по-детски. Но только в эти часы, когда в комнату проникал белесый свет раннего утра, и было еще очень тихо, я мог побыть в одиночестве и почувствовать себя дома. От елки сильно пахло хвоей; если ее слегка тронуть, иголки сыпались на пол с тихим шорохом, а золотые и серебряные шары звенели и начинали медленно крутиться, то в одну сторону, то в другую. Совсем как давным-давно.
Посидев так полчаса, я бежал обратно в спальню и долго грелся под одеялом. В коридорах в это время уже слышался топоток ног эльфов. Когда Либби приходила меня будить, я прятал голову под подушку и делал вид, что сплю.
После Рождества соседние города уже не бомбили — наверное, маглы решили сделать себе каникулы, — и все понемногу успокоились. Начали даже думать о каких-то повседневных вещах, строить планы. Мне удалось подслушать разговор родителей:
— Друэлла такая милая девочка...
— Рано еще об этом думать! И потом, мы не знаем, что случится завтра.
— Война же не будет вечно, а Рэй к тому времени закончит школу...
Мерлин, они что, уже невесту мне подбирают?!
А вдруг Друэлла как-то об этом пронюхала и уже имеет на меня виды?
На всякий случай я решил сразу дать ей понять, что это пустой номер, и после завтрака первым делом сунул ей за пазуху найденную в подвале мокрицу. Крику было на весь дом. Потом, когда мы пошли гулять, она мне отомстила — коварно подкралась и столкнула с мостика в замерзший ручей. Пока я выбирался из ледяной каши и пытался кое-как обсушиться палочкой, Друэлла обстреливала меня снежками с берега, собаки лаяли, как ненормальные, а подлый Колин — нет бы помочь другу! — покатывался от хохота.
Эйлин стояла в сторонке и молча смотрела на нас. Даже ни разу не улыбнулась. Несмотря на то, что мы стали брать ее в свою компанию, она дичилась по-прежнему, так что, как я позже с удивлением понял, за все каникулы мы с ней не обменялись и тремя десятками фраз.
Ничего, зато ее мамаша говорила за двоих.
В тот день мы дошли до самой дороги на границе леса и там у поворота на Хейбридж обнаружили уродливое бетонное сооружение. В начале войны маглы понастроили множество таких. Шестиугольные, с толстыми стенами и маленькими прорезями для пулеметов, они напоминали коробки для пилюль, и в газетах их так и называли. Предполагалось, что они послужат огневыми точками в случае, если немцы решат высадиться на наш остров.