В середине февраля немцы разбомбили Суонси — маленький городок в Южном Уэльсе, где невидимо для маглов сохранялись развалины замка самой Морганы. "Пророк" писал, что последние лет двести там была небольшая лаборатория Министерства, изучавшая магические артефакты эпохи бронзы. Но была она какая-то очень невезучая. В 1906 году из-за неудачного эксперимента Суонси потрясло мощное землетрясение, а теперь вот, явно по наущению Гриндельвальда, летчики-маглы разбомбили лабораторию подчистую, заодно сровняв с землей весь центр города.
И низлу было ясно, что из-за артефактов эпохи бронзы такой сыр-бор поднимать никто не станет. Но в военное время не принято задавать лишние вопросы...
На смену тоскливому, сырому февралю пришел не менее унылый март. День за днем небо было затянуто плотной серой пеленой. Казалось, что ты тонешь в ней, как в грязной воде, а уши заложило ватой. В довершение всего мне стало сниться, что меня казнят. Эти сны приходили каждую ночь, сюжет оставался всегда неизменным, менялся только способ казни. Меня то вешали, то сбрасывали с моста в реку, то сжигали на костре, то отрубали голову. Сначала я, задыхаясь, просыпался в ужасе, потому что совершенно четко, будто наяву, видел перед собой обтянутую черной тканью плаху и остро наточенный, уже довольно старый топор со щербинками на лезвии. Потом привык и ждал очередного сна с каким-то тоскливым равнодушием — все равно рано или поздно он кончится, а потом можно будет заснуть снова, уже без видений.
Вдобавок из-за военного времени походы в Хогсмид стали очень редкими — раз или два в семестр, — так что мы постоянно торчали в школе. В понедельник, 17 марта, у нас должна была быть контрольная по рунам, и половину воскресенья я честно пытался учиться, но никак не мог сосредоточиться. Снаружи сеялся противный мелкий дождик, и, хотя было всего два или три часа пополудни, в общей гостиной факультета горели все лампы — иллюзорное окно почти не давало света.
Мне почему-то было ужасно тоскливо, все валилось из рук, руны казались верхом бессмыслицы, и я ругал себя, что выбрал такой дурацкий предмет. Наконец махнул рукой, бросил учебник по рунам под стол и открыл трансфигурацию. Ничуть не лучше. Какая, интересно, необходимость превращать черепаху в чайник? Предположим, у человека нет под рукой чайника — так ведь и черепахи попадаются не на каждом шагу... Бред какой-то.
Как назло, даже поболтать было не с кем. Маркус засел в библиотеке с учебниками и англо-немецким словарем, Эйвери с головой ушел в длинное подробное письмо родителям, Розье отправился в спальню и завалился вздремнуть перед ужином — опять потом будет до часу ночи колобродить, зараза!, — Блэк помогал младшим братьям писать реферат по зельям, Риддл, как всегда, где-то шлялся...
Зато всякая мелочь не теряла времени даром. В гостиной стоял гвалт, будто в вороньей стае.
— А знаете, что этот дылда с Гриффиндора выкинул?!
— Который? Как его, Хагрид?
— Ага. Тот самый, что проглотил бутылку костероста.
— Да нет, его просто на какой-то день рождения слишком хорошо потаскали за уши!
— Сигнус, это ж вроде твой однокурсник?
— Ну... да...
— Слушайте, вы! Давайте уже ближе к делу! И что с ним?
— Да не захотел превращать мышь в табакерку. "Жалко, — говорит, — махонькая...". С Брэдли поругался, она его из класса выгнала. А этот придурок теперь мышь с собой везде таскает, из своей тарелки кормит. Назвал Звездочка.
— Ой, не могу! Звездочка!.. Вот идиот! Ребят, а может, он на самом деле тролль?!
От их хохота и болтовни у меня разболелась голова; казалось, каждое слово било по ней, как молотком. Неожиданно для самого себя я вскочил и заорал:
— Да заткнетесь вы, наконец?!
И запустил в гогочущих второкурсников первым попавшимся под руку стаканом с остатками тыквенного сока.
Стакан ударился о стену и со звоном разлетелся. На пару секунд воцарилась тишина, потом опять поднялся ор:
— А что такое? Людям уже и поговорить нельзя?!
Я коротко и емко сообщил людям, куда они могут идти поговорить. Старшекурсники, с комфортом расположившиеся у камина, радостно заржали. Вальбурга вскочила, отшвырнув астрономический справочник: