Чья-то рука стиснула его плечо, и голос инспектора произнес:
— Не волнуйся, сынок. Мы все-таки поспели вовремя. Этот парень даже повеситься толком не сумел. С ним будет все в порядке.
Руки Эллери соскользнули с решетки, а тело повернулось к источнику голоса. Он не чувствовал смущения и даже не вытер слезы, зная, что отец все поймет.
Эллери вместе с инспектором зашагал по коридору. Теперь он снова стал шести футов роста, вспомнил о носовом платке, высморкался и попытался улыбнуться.
— Хочешь рассказать мне, что с тобой произошло, сынок? — мягко спросил инспектор.
— Еще бы! — ответил Эллери. — Я разгадал это.
— Что?
— Тайну Игрека.
— Что ты имеешь в виду, Эллери? — воскликнул старик.
— Я знаю, кто он.
Глава 32 КОМБИНАЦИЯ
Когда они сели в машину, инспектор Квин проинструктировал водителя:
— Отвезите нас домой и скажите в управлении, что меня они могут застать на квартире. Только пусть не беспокоят меня по пустякам.
Вскоре они уже мчались по городу, и Эллери открыл глаза.
— Папа, тебе незачем устраивать из этого спектакль. Ты занят…
— Ты ведь наскреб кое-что со дна этой истории, не так ли? — прервал его старик. Эллери кивнул. — Тогда чем скорее ты начнешь рассказывать, тем быстрее я буду знать, что мне делать.
— С такими рассуждениями тебе следовало бы заняться частной практикой, — усмехнулся Эллери.
Инспектор хранил понимающее молчание.
— Лучший способ вести расследование, — заговорил Эллери через некоторое время, — это проверять каждый положенный тобой кирпич. Когда же я наконец усвою этот урок?
Снова молчание.
— Думаю, — вздохнул Эллери, глядя вверх, — что я добрался до сути дела.
— А я думаю, — проворчал его отец, — что тебе пора начать говорить на нормальном английском языке. Не возражаешь, если я задам несколько вопросов?
— Валяй.
— Каким образом, во имя самого Гудини,[58] ты узнал, что Персивал Йорк намерен покончить самоубийством?
— Я этого не знал. Просто я представил себе такую возможность, когда понял, что он невиновен, что он не Игрек.
— Тьфу! — не выдержал инспектор. — Что ты несешь, Эллери? Как это — не Игрек? Никогда не видел, чтобы ты так быстро менял точку зрения.
— Теперь я уверен, — сказал Эллери, и по его тону старик понял, что наконец все фрагменты картинки-загадки сложились в единое целое.
— Если Игрек не Персивал, то кто же? — осведомился он.
— В свое время я подойду к этому.
— Ладно, потерплю. — Инспектор со вздохом откинулся на сиденье. — Тогда объясни, что заставило тебя бежать в тюрьму сломя голову?
— Я хотел сказать Персу Йорку, что уверен в его невиновности, чтобы он держался твердо и не делал глупостей. — Эллери рассеянно притронулся к собственной шее. — Папа, я видел, как этот парень начал выпрямляться, усердно работать, вести упорядоченную жизнь, но не сделал из этого должных выводов. Можешь считать, что у меня внутри забарахлил компьютер. Ведь Перс Йорк впервые в жизни посмотрел как следует сам на себя, подумал о своей жизни, а не о наследстве в одиннадцать миллионов! Сомневаюсь, что кто-нибудь любил Персивала с тех пор, как он произнес первое слово. Сам себе он нравился еще меньше, чем кому бы то ни было. До сих пор он жил, считая себя хуже всех остальных людей, и теперь ему захотелось больше всего на свете стать таким же, как другие. Единственным его хорошим и дельным поступком стала работа над коллекцией Роберта. Знаешь, папа, что сказал мне Перс? «Иногда мне кажется, что я в какой-то степени Садим — Мидас наоборот». Он имел в виду, что все хорошее после его прикосновения становится плохим. В другое время он мог бы сказать: «Я проклят!»
— Когда мы сняли его с решетки, — задумчиво проговорил инспектор, — а Персивал открыл глаза и понял, что он все еще на этом свете, то посмотрел на меня и проворчал: «Опять я все испортил — верно, инспектор?»
Эллери кивнул.
— В том-то и дело. Мне кажется, что Персивал всегда думал, что не доживет до получения денег, а если доживет, то не успеет ими воспользоваться. Арест, с одной стороны, означал для него конец света, а с другой — то, чего он давно ожидал. Когда у человека психика в таком состоянии, то он часто либо кончает с собой, либо сходит с ума. Единственное, что было нужно Персу Йорку во время такого кризиса, — это знать, что кто-то верит в него, не сомневается в его невиновности и беспокоится из-за происшедшего с ним…