Но больше всего на свете Персивал боялся Уолта.
Слуга вернулся к обычной работе без каких-либо признаков душевной травмы. Он не обращал внимания на окружающее, будучи занятым своими мыслями. Вместе со свободой к нему вернулся и дар речи, но он никогда не пользовался им щедро, а теперь в точности повиновался приказу инспектора Квина не отвечать ни на какие вопросы, касающиеся его ареста, и отсылать особенно любопытных к инспектору.
— Можно не опасаться, что он что-нибудь разболтает, — проворчал старик. — Даже если заставить Уолта отвечать, все равно из него невозможно вытянуть ничего определенного.
Эллери кивнул, также погруженный в свои мысли.
Уолт делал то, что ему велели. Поручений ему давали немного, ибо он обладал глазами снайпера в том, что касалось пятна на штукатурке, проплешины на газоне или протекающего крана. Большую часть времени Уолт проводил в своей комнате, так как после кончины троих Йорков у него остались, главным образом, обязанности по ремонту.
Игрушечный печатный набор, на котором были обнаружены отпечатки пальцев только Уолта, вернули в тайник, так же как и письма от Игрека, после того как их тщательно сфотографировали в лаборатории. На письмах тоже оказались отпечатки только Уолта, а если бы на микропленках проявились признаки скрытых отпечатков, то оригиналы всегда можно было бы снова изъять для дальнейшего обследования.
— Но в этом расследовании нам едва ли подвернутся такие простые ключи к разгадке, — мрачно заявил инспектор. — По-моему, такие дела как раз в твоем вкусе.
— Это дело кого угодно свалит с ног, — ответил ему сын.
Оба Квина считали очень маловероятным, что Уолт может уничтожить письма. Эти свидетельства его значительности представляли для него такую ценность, что, сохранив их, он рискнул вызвать недовольство своего стерегущего ангела, единственный раз не подчинившись распоряжениям Игрека.
Уолт и Персивал редко встречались, но, когда это происходило, зрелище получалось весьма забавное. Низенький коренастый Уолт, с его странной скользящей походкой и тусклым невыразительным взглядом, шел по своим делам, как явление природы вроде птичьего перелета или наступления зимы, которое ничто на свете не в силах остановить. Небрежно шаркающий ногами Персивал при виде Уолта съеживался, как проткнутый воздушный шар, не столько от страха, сколько потому, что не знал, куда ему дальше идти.
В то же время Персивал не стремился убежать — казалось, он упорно желает встретить затруднения, как подобает мужчине. Если курс Уолта пролегал на безопасном от него расстоянии, Персивал хоть и дрожал от страха, но оставался на месте, а если сзади были стена или дерево, то медленно пятился к ним задом, не сводя маленьких глаз со своего врага и шумно дыша, пока не чувствовал сутулой спиной твердую опору. Когда Уолт проходил, Персивал вздыхал с облегчением и вновь шел в нужном ему направлении. Однако, если столкновение было лицом к лицу, то он без колебаний обращался в бегство, словно не сомневаясь, что у Уолта при себе осколочная бомба.
Что же касается Уолта, то тот, независимо от близости встречи, шел в прежнем направлении, не меняя походки.
Так продолжалось около недели, пока Квины, pater[49] и filius,[50] ожидали следующего хода.
Он не испытывал недовольства.
Правда, были некоторые препятствия. Но в конце концов, мир был сотворен благодаря столкновению сил, одна из которых преобразовывала другую. Рука Божья встречала сопротивление глины, которая иначе не могла бы служить строительным материалом.
Он смотрел на ночной город через грязное окно комнаты в отеле. Огоньки нервно плясали внизу.
Улыбнувшись, он повернулся, пересек мрачную комнатушку, погладил терпеливо ожидавшую пишущую машинку и направился к двери.
Выключив свет, он вышел и запер дверь за собой.
Энн Дру и Том Арчер посмотрели пьесу в Гринвич-Виллидж, поехали домой на метро и вскоре после полуночи оказались в Йорк-Сквере. Быстро поцеловавшись у мемориальной доски с именем Натаниэла Йорка-младшего, где они однажды едва не поссорились, Энн и Том услышали отдаленный звук плача.
Они озадаченно глянули друг на друга в темноте, после чего поспешили в сторону непонятного звука.
Пройдя полдороги вокруг Йорк-Сквера, они очутились перед домом Персивала и обнаружили на его ступеньках источник звука, плачущий и раскачивающийся туда-сюда.
Энн побежала к лестнице, Том ринулся за ней, собираясь крикнуть какое-то предупреждение, но прежде чем девушка шагнула на ступеньку, а Арчер произнес хоть слово, нечто высокое и темное выступило из еще более глубокой темноты и резко произнесло:
— Стоять на месте! — после чего добавило более мягко: — А, мисс Дру, мистер Арчер! Добрый вечер.
— Господи! — воскликнула Энн. — Я вас даже не заметила!
— Инспектор Квин знает преимущества чернокожего детектива, дежурящего темной ночью, — любезно объяснил детектив Зилгитт.
Энн улыбнулась. Ее глаза привыкли к темноте, и теперь она увидела белозубую улыбку негра-детектива.
— Это… мистер Йорк? — спросила она.
— Он самый.
— Но он плачет!
— Он плачет уже почти час.
— А вы не можете что-нибудь для него сделать?
— Я всего лишь охранник, — сухо пояснил Зилли. — Держать его за руку — не мое дело.
Энн собралась с духом и присела рядом с плачущим Персивалом. Детектив взял у нее сумочку, и Арчер краем глаза увидел, как он ловко взвешивает ее в руках, проверяет на ощупь содержимое.
— Пусть ее подержит мистер Арчер, — вежливо предложил Зилгитт, передавая сумочку Тому.
— Прошу прощения, но это ваша обязанность, — заметил Арчер.
— Правильно, — согласился детектив, придвигаясь ближе к Энн и плачущему мужчине.
— Персивал! — Энн легонько встряхнула его за плечо. — Это я, Энн.
— Не хочу, чтобы вы видели меня в… таком состоянии, — захныкал Персивал.
— Послушай! — Подойдя сзади, Арчер поставил Энн на ноги. — Оставь его в покое. Ты что, никогда раньше не видела пьяную истерику?
Девушка опустила руки.
— Он не пьян, Том! Разве ты не понимаешь, что у него неприятности? — Она снова присела, а Арчер, чувствуя себя дураком, шагнул назад. — Персивал!
— Не хочу, чтобы вы видели меня в таком состоянии, — упрямо бубнил Персивал.
— В чем дело? Что не так?
Подняв носовой платок, который уронил Персивал, Энн протянула его ему, и он покорно вытер лицо.
— Энни… я имею в виду, мисс…
— Энн, — закончила за него девушка.