– Какой бре-е-е-д, – протянул Влад и потянулся к палитре с единственным цветом. – Надо доделать фон и забыть об этом непотребстве, как о страшном сне.
Он плюнул в засохшую алую краску и растеребил её пальцем, та обмякла. Влад облизнул покрасневший палец, и ощутил слабый, нежный и чуть щиплющий вкус вишни на языке. Художник в очередной раз убедился, что у него получилось купить натуральную краску, а не синтезированную дрянь, от одного взгляда на которую покрываешься сыпью. По окончании трапезы юноша слегка воспрянул духом и извлёк из-за мольберта одну тоненькую, будто ветку, кисточку.
Небольшие, но уверенные и острые мазки забегали по холсту. Свет единственного окна, нависшего над Владом, вдохновлял на работу. Не будь здесь по счастливой случайности этого небольшого, но живого кусочка солнца, кто знает, когда полотно наконец было бы закончено. Оно прозябало уже два года, и было начато в не самый лучший период жизни Влада. Нельзя сказать, что положение с тех пор улучшилось. Просто в один момент юноша достиг совершеннолетия и перестал получать сиротское пособие. Выделенные на хобби часы стали уходить на новую подработку.
Поначалу монотонная штриховка не вызывала ничего, кроме боли в правой руке, но с каждой прочерченной линией с сердца ремесленника кто-то сбрасывал увесистый камень. В пальцах проснулась бодрость, юноша широко раскрыл глаза, отбросил сонливость и погрузился в труд с головой. Невероятный творческий порыв захлестнул художника и смыл с него грязь обыденности. Разум встрепенулся, душа взорвалась эмоциями. Да, основные детали были завершены. Едва ли Влад мог направить высвободившиеся вдохновение во что-то, кроме игнорируемого им ранее фона, но с каждой секундой юноша ощущал, как плотина внутри рушится под яростным потоком. Спустя минуту вся эта мощь вырвалась наружу, его затрясло, кисть сама ушла с недоделанного фона. Стала вычерчивать невообразимые детали, заливать картину сочной краской, проводить всё новые и новые грани светотени и взбивать контраст в невероятном сочетании. Всё нутро, вся подноготная жизни выплескивались на холст, как из шланга. Марая холст до неузнаваемости, проецировала мысли, не сходящие с языка. В благоговении Влад уже не мог остановиться, тело не слушалось, а вело собственную жизнь и вибрировало от переполняющей энергии. Легкие перехватило, он перестал дышать, а глаза забыли, как моргать. Кисть хрустела в руках, угрожала надломиться от напряжения, однако продолжала служить трансформатором горящей души в казавшийся бесконечным порыв краски. И уже в самом конце, когда получившие волю чувства стали затухать, раздался слабый треск и на серый пол упало два небольших куска древесины.
– Вот и всё, ребята, – Влад очнулся, развёл руками и сокрушенно посмотрел на остатки кисточки, смешавшиеся с пылью на бетоне.
Адреналин судорогой стучал по телу, упирался в тупик и слегка затухал с каждым мгновением. Веки Влада ещё немного дергались, но он обхватил себя руками и попытался успокоиться. Правая ладонь будто прошла ампутацию и не ощущалась, а отвыкшие от искреннего труда пальцы онемели. Горячий пот затекал в глаза, в ужасе осматривающие результаты буйства.
– Что я вообще натворил…
Художник в неверии замотал головой, попытался заходить кругами. Ударился лбом о стену, чуть не упал, вцепился в волосы и обошел мольберт сзади. Краска настолько сильно впиталась в холст, что была видна с обратной стороны, и от того, что видел Влад, ему хотелось плакать. Вид на собственную высвободившуюся душу привёл его в отчаяние, было плевать, стала ли картина лучше или хуже. Он выплеснул эмоции, о существовании которых забыл. За вечной рутиной юноша будто забыл, каково это, жить. Картина закончена, он снова умер.
Влад развернулся к окну, на худом стекле отпечаталось грязноватое дыхание мороза. Узоры были не белые, нет. Чёрные. Будто углем рисовали. Уголь, дым, смог... Ничего и никогда не меняется. Заводы работают бесконечно и заткнутся только при смерти последнего потребителя. Наверное, фабрик уже больше, чем людей в городе. Единственный способ спастись – сбежать. Убежать, куда глаза глядят. Может, есть ещё где-то место с чистым воздухом, без ядовитого тумана, где можно услышать хоть одну живую птицу?.. С другой стороны, а есть ли у города конец? Нет... Он растянулся на всю страну. На весь мир. Большой могильник, кладбище. Везде и повсюду всё одинаковое. Ну а что, один процент населения держит девяносто девять процентов богатства... Они могут обеспечить себе беззаботную жизнь. А что осталось для других?