Наша близость быстрая, рваная и чуточку болезненная, потому что с каждой успешной операцией, с каждыми словами похвалы, с каждой новой ступенькой лестницы в хирургическую поднебесную, я все дальше задвигала личную жизнь. И тело мне за это мстит. Может, я занимаюсь тем же, предпочитая ему карьеру?
— Глаза открой, — требуют у меня. — Вот так. И не смей думать ни о чем, кроме меня.
— Да что ты говоришь, — насмешливо отвечаю. Но все же чувствую укол вины. — Экий ты тиран, как связалась только.
— Вот именно, не хрен спать с кем попало.
— Смотри ведь, выгоню.
— Чуть попозже.
Забросив в рот горсть с детства знакомых таблеток и запив водой, решительно выдыхаю и берусь за расческу. Постригусь. Нет, я точно постригусь. Как представлю, сколько меня ждет мучений с волосами, так просто хоть выть начинай. Кудрявые люди прокляты от природы. Возможно, в прошлой жизни мы были устроителями массового уничтожения людей… или даже котиков, как знать. Ловлю в зеркале собственную улыбку и чуть мрачнею, вспомнив события вчерашнего дня. С одной стороны, вроде, ничего неожиданного не случилось, с другой — чем выше заберешься, тем больнее падать. А лестницы уже нет. Всегда находится то или тот, кто услужливо от нее избавится. Ремиссия позволила мне забраться на Эверест счастья. Вот и полетела. Благо, не одна.
От мысли о незнакомце губы сами собой растягиваются в улыбке. Разумеется, он со мной не ночевал. Я об этом позаботилась, сообщив, что швы могут снять где угодно и мое присутствие при этом не обязательно… А он лишь хмыкнул и начал одеваться. Думаю, чувство вины было бы уместно. Недопустимое для врача поведение, секс на одну ночь… но, если честно, сожалеть совсем не хочется. Никто ведь не пострадал, напротив, незнакомец помог мне почувствовать себя живой, а я зашила его раны. Вот бы все в жизни имело подобную симбиотическую основу.
Черт, а ведь он мне понравился. Поэтому я попыталась избежать имен. Знала, что пожалею, и жечь мосты надо, пока горячо! Горячо было…
Наконец волосы безжалостно скручены на затылке, жизненно-важные препараты (вплоть до секс-антидепрессанта) приняты, и можно ехать. Сажусь в машину, несколько секунд смотрю на отодвинутое до упора пассажирское сидение. Мой незнакомец высокий, намного выше меня. Ему было тесно даже в мини-кораблике рендж-ровер. Встряхиваю головой в попытке выкинуть из нее мысли о мужчине, с которым мы больше не встретимся, и поворачиваю ключ, пробуждая машину.
Сегодня солнце светит так ярко, что, покинув гараж, я вынуждена ударить по тормозам и проморгаться в попытке привыкнуть к полузабытому зрелищу. Промакиваю салфеткой заслезившиеся глаза и удивленно осматриваюсь. Я совсем не ожидала встретить солнышко на улице февральским утром. Когда гоняешься за операциями, встаешь, как правило, с петухами, и насладиться дневным светом бывает проблематично. Разве что случайно. Или в редкий выходной. Но я себе позволила эту блажь, потому что сейчас мне нужно время подумать, осмотреться, вспомнить о том, насколько прекрасен мир — а стерильная коробка, набитая стальными инструментами, в этом не лучший помощник. Уверена, новость о моей болезни уже разлетелась по всей больнице, и даже Павле Юрьевне не хватит пороху наехать на меня за опоздание. Если что, совру, что обследование проходила. Мне поверят. В конце концов, последние два с половиной года я являла собой образец пунктуальности… и не умирала. Точнее, надеялась, что не умираю, и так будет… еще долго. Видимо, мое долго — это восемь лет. Восемь безбедных лет, за которые шрам из красного превратился в белый. Что ж, пора откатиться назад, настроиться на новый старый режим и радоваться каждой мелочи. Солнцу. Отодвинутому сидению… И больнице, которая щедро разбрасывает по парковке яркие блики.
— Доброе утро, Лина! — радостно (в точности следуя плану) приветствую я девушку за регистрационной стойкой, которая смотрит на меня с плохо скрытым ужасом в глазах. Самое время воспользоваться противным выражением «я же говорила». Так вот, я же говорила, что отношение изменится до неузнаваемости. — Погода прекрасная.
— Привет, — говорит она и нервно сглатывает.
— Как вчерашние пациенты? — спрашиваю, стягивая куртку, и Лина невольно опускает взгляд на мою грудь. О, ориентация у нее вполне традиционная, и впервые в жизни это меня не радует, а раздражает. Интересно, что она пытается на моей груди узреть? Черную метку? Забавно: Лина медик и видит умирающих каждый день, но, если проблемы у врача, — все, разрыв шаблона. Я понимаю, это «элементарно, Ватсон», но и «яду мне» — тоже.