Я всегда стремилась быть лучшей, не останавливалась, не оборачивалась, бежала в авангарде, ни разу не наблюдала процесс выздоровления в таких подробностях, предпочитая творить чудеса в самостоятельно, а не быть пассивным наблюдателем оных. И вдруг обнаруживаю, что это удивительно приятно. Вы только вдумайтесь: тело настолько сильно, что в состоянии выдержать падение на него здания, а затем восстановиться. Что еще в этом мире настолько крепко и эластично одновременно?
Если честно, узнав, что сердце в очередной раз сдается на милость болезни, я почти утратила веру в хорошее. Для врача это недопустимо. И, может быть, только может быть, забота о человеке, чудом спасшемся из капкана смерти, — то, что поможет исцелиться и мне. Хотя бы морально.
Кирилл
Чистый лист в голове, ужасная боль во всем теле; темнота вокруг. Откуда-то издалека доносятся непривычные звуки, голоса. Что происходит, где я? Пытаюсь осмотреться, но веки почти не открываются, и ни зги не видно. На мгновение парализует страх, а затем пытаюсь пошевелиться… и не выходит даже на миллиметр сдвинуться. Только больнее стало, и звуки приборов усилились.
— Тише, — раздается сбоку едва слышный женский голос. — Вы в больнице. Говорить пока нельзя. Знаю, вам больно, и скоро я снова позволю вам уснуть, но должна задать пару вопросов. Потерпите, пожалуйста, чуть-чуть, совсем каплю.
Прикосновение к векам причиняет ужасную боль. Зачем она приоткрыла мой глаз? Светит фонариком? Но я не вижу света. Не вижу ничего вообще. Писк прибора становится угрожающим. Пытаюсь сказать ей о своей слепоте, но что-то непонятное мешает. Трубка?
— Успокойтесь, тише, — так же спокойно и негромко произносит врач, и, как ни странно, совсем банальные слова успокаивают. В голосе, наверное, дело, в его уверенности. — Я напомню, что было. Здание обрушилось, вы пострадали… — Обрушение. Почти ничего не помню, только какие-то обрывки, крики… — Мы провели ряд операций, осложнений нет, с вами все хорошо. Но при вас не было найдено документов, и мне придется спросить имя. Моргните один раз, если его помните. — Старательно сжимаю веки. — Отлично. — Кажется, обрадовалась, но я не разделяю ее восторгов. — Сейчас я выну трубку из вашего горла, не пытайтесь много говорить, только имя.
Каждое ее прикосновение, пусть и легкое, почти невесомое, причиняет адскую боль. Но я рад. Ей необходимо знать. Я не могу не видеть, не могу. Главное не отключиться раньше, чем мне это удастся. Наконец приток кислорода резко заканчивается, и я сипло, на выдохе, произношу:
— Кирилл Харитонов. Я ничего не вижу.
Мои слова явно обескураживают врача. Что ее больше шокировало? Новость о моей личности или слепоте? Мгновение девушка молчит, а затем просто возвращает трубку на место.
— Просто спите и ни о чем не беспокойтесь. Я буду за вами приглядывать, — говорит она, кажется, вставляя в катетер иглу и вводя укол снотворного.
Да, я знаю, что все будет хорошо. Теперь будет. Потому что они знают кто я. Потому, случись что с таким пациентом, их не только засудят — их клеймят.
Жен
На этот раз Архипов протягивает пакетик с орешками мне. Второй круг? Удивительно, что орешки все еще остались. Хотя, без них было бы совсем не то — сценка в кабинете главврача определенно заслуживает закуски, если не самого короля-попкорна. Еще бы, Капранов и Павла уже дошли до рукоприкладства. Он только что ткнул ее в лоб пальцем, и теперь наша начальница наотмашь хлещет его по рукам, видимо, доказывая, насколько неуважителен был подобный жест.
— Пятьсот на то, что это из-за пациента?
Начинается…
В отличие от коллег, я прекрасно знаю, в чем дело, но новость о том, что наши Великие делят шкуру неубитого медведя — а, точнее, лавры, которые непременно достанутся официальному врачу Кирилла Харитонова — лучше попридержать. Авось, если грамотно приложить рычаг, то решетка с дверей операционной слетит. Навряд ли Павле нужны снующие по больничным коридорам журналисты, учитывая, что Капранов проморгал гематому, в результате которой наш меценат-фармаколог ослеп. Иронично, в любых других обстоятельствах она бы с радостью устроила себе полномасштабную пиар-кампанию, но Капранов облажался, и теперь, даже если полить все сиропом в духе «побоялись, что две трепанации пациент не выдержит», обязательно найдется умник, который скажет «какие вы молодцы! — здесь обязательны три издевательских хлопка в ладоши. — Только мне снимочки, пожалуйста. Так сказать, для протокола. И карту. И скорую. Мы его у таких бездарей забираем!». Увы, это факт. Пациент вполне себе транспортабелен. Или будет, через пару дней.