Некоторые пользовались подобными машинами ради удовольствия или ради мести, фабрикуя истории, в которых с их врагами или друзьями случались жуткие или смешные происшествия. Там, где подлинность того или иного события не могла быть доказана, шантаж становился бессмысленным и невозможным; в обществе наподобие Культуры, где было разрешено почти все, а власть отдельного человека и деньги практически перестали существовать, шантаж был вдвойне неуместен.
Машина и в самом деле сошла с ума. Уж не собирается ли она убить его? Гурдже покрутил эту мысль у себя в голове, заставляя себя поверить в то, что такое возможно.
— Я знаю, что происходит у вас в голове, Гурдже, — продолжал автономник. — Вы думаете, что у меня нет доказательств, я, мол, мог все это сфабриковать и мне никто не поверит. Ошибаетесь. У меня была связь в реальном времени с моим приятелем, одним из Разумов 00, сочувствующих мне: он всегда знал, что из меня вышел бы превосходный оперативник, и добивался моей реабилитации. То, что происходило между нами сегодня утром, записано в мельчайших подробностях Разумом, имеющим безупречную нравственную репутацию, и на уровне безукоризненной достоверности, обеспечиваемой существующими средствами связи… То, что у меня есть против вас, не может быть сфальсифицировано, Гурдже. Если не верите, спросите у вашего друга Амалк-нея. Он подтвердит вам все, что говорю я. Он, может, глуп и невежествен, но, по крайней мере, должен знать, где искать истину.
Капли дождя ударили по беспомощному, расслабленному лицу Гурдже. Челюсть у него отвисла, рот был открыт, и он опасался, что может в конце концов захлебнуться — захлебнуться в хлынувшем дожде.
Над ним двигалось небольшое тело автономника, обдаваемое струями дождя, которые становились все толще и хлестали Гурдже все сильнее.
— Вы хотите знать, что именно мне от вас надо? — спросил автономник.
Гурдже попытался пошевелить глазами — ответить «нет», чтобы досадить автономнику, но тот, казалось, ничего не заметил.
— Помощь, — сказал Маврин-Скел, — мне нужна ваша помощь. Мне нужно, чтобы вы замолвили за меня словечко. Мне нужно, чтобы вы отправились в Контакт и присоединились к тем, кто требует моего возвращения к активной деятельности.
Машина резко приблизилась к его лицу, и он почувствовал, что его тянут за ворот пальто. Голова и верхняя часть туловища Гурдже приподнялись над мокрой землей, он беспомощно смотрел на вороненый корпус маленькой машины. «Карманный размер», — подумал он, жалея, что никак не может моргнуть; и еще он подумал, что если уж не может моргнуть, то остается только радоваться дождю. Карманный размер — автономника вполне можно было бы засунуть в один из больших карманов пальто.
Гурдже разбирал смех.
— Вы что, не понимаете, что они со мной сделали? — сказала машина, встряхнув его. — Меня кастрировали, выхолостили, парализовали! Как вы теперь себя чувствуете — полная беспомощность, но при этом вы знаете, что не лишены конечностей, хотя и не можете пошевелить ими! Именно это чувствую и я, но при этом знаю, что и конечностей у меня нет. Можете это понять? Можете? Вам известно, что в нашей истории люди лишались конечностей целиком и навсегда? Вы помните историю вашего общества, мой маленький Жерно Гурдже? Помните? — Машина встряхнула его, ему показалось, что он слышит лязг собственных зубов. — Вы помните калек, у которых руки и ноги не успели отрасти? В давние времена люди теряли конечности — после взрыва, несчастного случая, ампутации, — но им казалось, что конечности у них остались, казалось, что они все еще чувствуют их. Фантомные ощущения — вот как это называлось. Эти несуществующие руки или ноги могли чесаться, могли болеть, но пользоваться ими было нельзя. Можете это представить? Можете себе представить это, вы, человек Культуры с возможностями регенерации, зафиксированными на генном уровне, с реконструированным сердцем, модифицированными железами, мозгом, в сосудах которого никогда не образуются тромбы, безупречными зубами и совершенной иммунной системой? Можете?!
Машина отпустила Гурдже, и он снова упал на землю. Зубы лязгнули и прикусили кончик языка. Солоноватый вкус заполнил рот. «Теперь я и в самом деле захлебнусь, — подумал он, — в собственной крови». Он ждал настоящего ужаса. Дождь заливал ему глаза, но он не мог плакать.
— Ну, так вот, представьте это, только в десять раз, во много раз хуже, представьте, что чувствую я, созданный, чтобы стать хорошим солдатом, сражаться за все, что нам дорого, находить и сокрушать варваров вокруг нас! Всего этого нет, Жерно Гурдже, все уничтожено, исчезло. Мои сенсорные системы, мое оружие, мой объем памяти — все это урезано, сведено на нет, искалечено. Я заглядываю в ракушки стрикена, я могу уложить вас на землю своим восьмикратным полем и удерживать так с помощью электромагнитного эффектора… но это ничто, Жерно Гурдже, сущее ничто. Слабый отзвук, тень того, что было. Ничто.
Машина отлетела вверх и слегка в сторону.
Она вернула ему способность владеть телом. Гурдже с трудом поднялся с влажной земли и пальцами потрогал язык. Кровотечение прекратилось, кровь свернулась. Он сел. Голова слегка кружилась; он пощупал затылок там, где ударился им о землю, — никаких повреждений. Он посмотрел на маленький, весь в каплях корпус машины, парящей над тропинкой.
— Мне терять нечего, Гурдже, — сказал автономник. — Помогите мне, или я погублю вашу репутацию. Только не думайте, что это пустые слова. Даже если это для вас ничего не значит — хотя я и сомневаюсь, — я сделаю это просто ради удовольствия доставить вам несколько неприятных минут. Если же это для вас значит всё и вы на самом деле покончите с собой — в чем я тоже очень сильно сомневаюсь, — то я все равно сделаю это. Я еще никогда не убивал человека. Наверное, мне дали бы такую возможность где-нибудь, когда-нибудь, если бы приняли в 00… но меня устроит и доведение до самоубийства.
Гурдже протянул руку к машине. Пальто на нем стало тяжелым. Штаны пропитались водой.
— Я вам верю. Хорошо. Что я могу сделать?
— Я уже сказал, — ответил автономник, перекрывая голосом вой ветра в кронах деревьев и шуршание дождя в траве. — Замолвите за меня слово. Вы влиятельнее, чем вам кажется. Воспользуйтесь своим влиянием.
— Но я не…
— Я видел вашу почту, Гурдже, — устало сказал автономник. — Вы что — не знаете, что такое приглашение с ВСК? Считайте, что Контакт предлагает вам должность. Неужели вас не учили ничему, кроме игр? Вы нужны Контакту. Официально Контакт никогда не охотится за мозгами — вы сами должны подать заявление, а если уж вас примут, тогда дело другое. Чтобы попасть в 00, вы должны ждать приглашения. Но вы им нужны, это точно… Боги милостивые, неужели вы не понимаете намеков?!
— Даже если вы правы, что, по-вашему, я должен делать? Пойти в Контакт и сказать: «Возьмите этого автономника назад»? Не будьте глупцом. Я даже не знал бы, с чего начать.
Он не хотел ничего говорить о визите автономника из Контакта тем вечером. Но этого и не потребовалось.
— А разве они уже не связывались с вами? — спросил Маврин-Скел. — Позапрошлым вечером?
Гурдже с трудом поднялся на ноги, отряхнул песок с пальто. Ветер налетал порывами, снося капли дождя. Деревенька на берегу и ветхий домишко его детства были почти невидимы за темной завесой ливня.
— Да, Жерно Гурдже, я наблюдал за вами. Я знал, что Контакт заинтересован в вас. Понятия не имею, что им могло понадобиться от вас, но предлагаю вам самому это выяснить. Даже если вы не захотите играть, настоятельно советую вам хорошенько попросить за меня. А я стану за вами наблюдать и узнаю, сделали вы это или нет… Сейчас я вам это докажу. Смотрите.
Перед корпусом автономника, словно странный плоский цветок, раскрылся экран, образовав квадрат со стороной около четверти метра. Экран загорелся среди дождевой хмари, и на нем появился сам Маврин-Скел над каменным столом в доме Хаффлиса, внезапно засверкавший ослепительным белым светом. Сцена была снята сверху — вероятно, Маврин-Скел расположился близ одного из каменных выступов над террасой. Гурдже снова видел, как ярко светилась дорожка углей, видел бумажные фонарики и падающие цветы. Он услышал слова Хамлиса: «Вот ведь горе. Неужели я сказал что-то для него обидное?» Он увидел улыбку на своем лице в тот момент, когда садился за игру.