— Фёдор, — мой голос буквально скрипит как несмазанная телега, — но можно просто Михалыч.
Надо отдать должное этому Володе, он сразу всё понимает и через секунду вместо зелёной бутылки минералки появляется сразу две другие, на сей раз уже коричневые.
— Держи, Федор, — говорит Серёга, невысокий, плотно сбитый мужик лет примерно на пять-семь меня старше, — Это рижское пиво Дижалус. Корешок из Латвии привёз целый ящик. Поправляй здоровье, не стесняйся.
Он ловким движением сбивает пробку прямо об столик, проигнорировав специальную открывашку под ним, и протягивает мне пиво, видимо его только недавно вынули из холодильника, так как бутылка запотевшая.
Обычно я не похмеляюсь, не имею такой привычки. Но сейчас голова работает словно троящий движок, с перебоями. Поэтому как в тумане беру привет из Латвии и делаю сразу несколько больших глотков.
Я не большой любитель тёмного пива, вернее, я его люблю, но предпочитаю пить портеры в более камерной обстановке, но сейчас это то что нужно.
Характерная для портера сладость карамелизированного солода смывает мерзкий привкус изо рта, а достаточно крепкий градус разгоняет из головы похмельную муть. Берёзки за окном перестают опасно раскачиваться, словно я стою на штормовой палубе, а колёса стучат не по вискам, а как им и положено, по стыкам рельсов.
— Ну что? Полегчало? — участливым голосом спрашивает Серёга.
— Есть такое дело, — отвечаю.
— Ну вот и славно, — кивает он, — теперь тебе бы ещё в вагоне-ресторане чего-нибудь навернуть, желательно мясного и горяченького и всё, считай, что заново родился. А лучше бабу, — хохочет он, — но где её сейчас найдёшь!
— Спасибо, — отвечаю я, — сколько с меня за пиво?
Мой пиджак, в котором я отправился в Прагу, висит на крючке рядом с окном. Нагнувшись и посмотрев под стол, я вижу ещё и свой парусиновый чемодан с медными уголками. Всё страньше и страньше, как говорила Алиса.
— Да хорош тебе, мужик. Медицина у нас бесплатная. — смеётся Володя.
Исключительно дружелюбные и приятные попутчики мне достались. Их голоса кажутся мне смутно знакомыми, и эта мысль не даёт мне покоя, словно в памяти сидит какая-то заноза. Но будем разбираться с проблемами по мере их поступления.
— Спасибо, парни. Пойду-ка я в тамбуре постою. Проветрюсь немного.
Сначала надо узнать, как я вообще попал в этот поезд. И лучший способ для этого — прямо сейчас подойти к проводнику, ну или к проводнице. Без их участия моё, несомненно, бесчувственное тело не могло оказаться в этом купе.
Я беру свой пиджак, по идее сигареты, а такж, документы и билет должны быть в нём и выхожу в коридор.
Поезд идёт уже несколько часов, так что вагон уже приобрёл черты места обжитого и освоенного с точки зрения дорожного быта. Это, конечно, не плацкарт, где к финалу поездки попутчики становятся практически родственникам. Уровень комфорта и уединения здесь другой.
Но уже носятся по коридору дети, которым трудно усидеть несколько часов в одной клетушке. Сейчас нет гаджетов, в которые можно уткнуть чадо носом, передоверив его воспитание авторам туповатых мультиков.
Как и все дети на свете, эти моментально знакомятся и сколачивают банду из двух девчонок лет десяти, пацана немного постарше и мелкого карапуза младше-детсадовского возраста, который не совсем понимает, чем заняты старше, но таскается за ними щенячьим хвостиком.
Мимо меня величаво проходит молодящаяся дама лет пятидесяти в совершенно домашнем халате и меховых тапочках. Где-то в глубине вагона, ближе к туалету слышен звон гитары и девичий смех. Двери в большинстве купе приоткрыты, кондиционеров не имеется и, таким образом, создаётся естественная вентиляция, благо что окна и в купе и в коридорах опущены и создают необходимый сквозняк.
Надеваю пиджак и тут же запускаю руки в карманы. Так и есть мой щёгольской, привезённый с Кубы одним из наших дипломатов и благополучно у него выигранный пару лет назад, бумажник на месте.
Как и командировочные, которые я получил крупными купюрами, путёвка в гостиницу (название надо посмотреть), два трояка, пятёрка, а также мелочь, примерно рубль мелкими монетами.
Моё удостоверение члена союза писателей оказывается во внутреннем кармане пиджака. А вместе с ним сложенный вчетверо лист бумаги.
Развернув его, я понимаю, что на самом деле надобность искать проводника пропала. Объяснение вот оно, я держу его в руках.