У стен города громоздились обгоревшие остовы загадочных конструкций. И вообще там все было завалено древним хламом. Несколько башен из дерева вплотную примыкали к стенам. Впрочем, я особо не приглядывался — было далеко, и к тому же мои изверги тащили меня на хорошей скорости к холму, на котором располагался огромный шатер, окруженный толпой солдат.
Они стали ржать, когда увидели меня. То ли мое бедственное положение их смешило, то ли одежда — не знаю. Но сами они тоже, по правде говоря, выглядели пугалами. А воняло как от них! Даже скунс задохнулся бы. Вообще под землей пахло получше, чем здесь. А когда ветер задувал от города, то воняло сгнившим мясом.
Меня бросили на здоровенный камень, который я тут же приспособил под сиденье. Обыскали. Видимо, подозревали, что я вооружен. Да, за один и восемь — искали оружие, потому что в результате ничего не отобрали.
Они стояли вокруг, смотрели и смеялись. Глупые рожи. Но я от них это скрыл — как воспитанный человек, а вовсе не из-за их здоровенных мечей, щитов и копий. Тот, что дежурил возле меня, вообще напоминал бочонок. И когда он пихнул меня в бок, падение на землю получилось весьма болезненным — он хотел, чтобы я встал на колени.
Подошел их начальник, и они проорали приветствие, бряцая своими железяками. А я отряхнулся и встал. Даже засунул руки в карманы. Для независимого вида.
Их начальник выглядел китчево: перья на шлемаке, золотые пряжки на сандалиях, здоровенные перстни с драгоценными камнями, которыми запросто можно убить, если выковырять и бросаться ими. Впрочем, он ими просто понтовался.
У него были большие надутые губы. Не уродливые. Чем-то отдаленно напоминал Лужкова. Только Лужкова в молодости. Ведь и у Лужкова она была, молодость… Интересно, он в молодости воровал?
И тут я понял по тому, как все вокруг склонились перед ним, что это римский император.
Фрагмент 46. Римский шпиль.
Он сделал голдой властный жест, рабы немедленно втолкнули ему под задницу трон, и тогда солдат-бочка заговорил:
— Этого человека вытащили из потайного лаза. Говорит на латыни. Свободно. Оружия при нем нет. Но он признался, что любит играть в кости. Сам выложил — его никто не пытал.
— Я смотрю, ты нахален в поведении и еще более нагл на словах. Тебя не страшит твое будущее?
Император был не прав. Но об этом я ему не сказал. Не потому, что боялся. Нет… Я вообще ничего не мог сказать. Язык затерялся где-то в горле и не подавал никаких признаков жизни. Восторг переполнял мое существо. За один и три — это самый яркий момент моей жизни. Хотя был еще «доезд» на «проход» «Ливера». Финал женского чемпионата Европы тоже стоящая вещь. И три года назад рождественский «экспрессик» на весь тур Премьер-лиги с коэффициентом 336. Его я даже отксерил и, заказав красивое паспарту, повесил над кроватью. Кто-то вешает дипломы, кто-то медали, а у меня свои знаки почета…
Нет, конечно, император — это важное событие. Но все-таки не за один и три. Закопавшись в коэффициентах, я забыл о самом императоре, а ведь он задал мне вопрос. Но я понятия не имел, как к нему правильно обращаться и как его вообще зовут. Все Ванечкины рассказы про древности куда-то улетучились, и в памяти всплыло одно-единственное имя. Если ошибусь, башку снесут, не поморщившись.
— О великий Цезарь!!
— Я пока только сын императора. Можешь называть меня коротко — Тит, — благосклонно прервал меня властитель.
Отдаленной ассоциацией пронесся по центру атаки Титов и замкнул практически с ленточки прострел Павлюченко — Кински отдыхает на ближней штанге.
— О великий Тит! Тебя приветствует путешественник из России, который пришел сюда, чтобы увидеть твою победу.
— Боюсь, если ты играешь в кости, то до моей победы ты не дотянешь. Суд за азартные игры моими воинами вершится скоро, а вот ратные успехи под стенами Иерусалима даются моим воинам с трудом. Поэтому ты быстрее лишишься головы, чем мы войдем в город.
— О великодушный Тит, я не играл в кости здесь. Я играл в кости у себя на родине, — про Стамбул я решил умолчать, чтобы не размениваться на частности. — И то я играл очень редко.
— И что, законы твоей страны дозволяют гражданам предаваться порокам азарта?
— Более того, власти всячески поощряют игровые заведения.
— То есть вы играете не тайком, а в специальных притонах?
— Да, о прозорливейший Тит, у нас построено множество дворцов для подобных увеселений.
— Тогда я уверен, государство твое скоро падет, и начнутся хаос, разврат и попрание законов.
— Именно так, о всезнающий Тит, о нашем скором конце говорят все ученые мужи.
— В таком случае, — выдал неожиданное резюме полководец, — нам надо быстрее казнить тебя, чтобы ты не разнес заразу азарта по моему войску.
В памяти мелькнула жизнерадостная физиономия апостола Иоанна, машущего на прощание ручкой. Послушался советчика, блин! Сдался милостивым римлянам… А если бы полез по другому туннелю, сейчас стоял бы раком в узком проходе, с наслаждением нюхал землю и камни в пещерах и ощущал безопасность собственной шеи. Подставил ты меня, братец Иоанн, сам свинтил из гибнущего города, а меня сдал с потрохами!
Но тут апостол Иоанн подмигнул мне из неведомых далей, и я решил использовать свой шанс на спасение.
— О терпеливый Тит, неужели ты не позволишь путешественнику, который пришел с благими намерениями, неужели ты не позволишь ему жить еще два дня, чтобы насладиться твоей победой. И если твой приговор необратим, то уже потом с улыбкой на устах принять смерть?
— А почему ты решил, что моя армия управится с Иерусалимом за два дня?
— Мое предчувствие говорит мне, — тут я решил подражать апостолу Иоанну и закрыл глаза, — говорит, что не пройдет и двух лун, как ты окажешься в храме.
— У меня другие сведения. — Тит насмешливо посмотрел куда-то в толпу. — Сириус, что скажешь?
Из глубины войска появился сомнительный деятель. Тут все, конечно, сомнительные. Но он даже на их фоне полнейший эксклюзив. Харя в татуировках и сережках. И наглая. Хламида в бахроме. Ногти, словно палочки в «Якитории». И сразу на меня зашипел:
— Не знаю, глупый волхв, внутренности какого животного подсказали тебе такую глупость. Месяц пройдет, начнется другой, и только тогда Иерусалим покроется пеплом.
— Ты понял, каково мнение моего жреца Сириуса? — сурово погрозил голдой Тит. — Дерзкий, твое предчувствие может стоить тебе жизни. Но если ты окажешься прав и станешь вестником великой победы, милость моя не будет иметь границ. Обещаю подарить тебе мой именной перстень — с ним ты беспрепятственно пройдешь в любой уголок империи.
— О щедрый Тит! Я с радостью приму твой дар.
— Отлично! Ты любишь играть? Так мы как раз и поиграем. Ставкой станет твоя жизнь. Она в руках моих воинов и озверевших евреев. Я подожду два дня — мне нетрудно. Ожидание даже развлечет. Приск, уведи самонадеянного иностранца к Йосефу. Тому будет интересно расспросить его о дальних странах. Он ведь там
все что-то пишет, калякает своей тросточкой, обещает прославить меня в веках, — засмеялся Тит. — И пусть два воина дежурят у палатки, чтобы не убежал.
Человек-бочка по имени Приск закинул за спину лук со стрелами и миролюбиво повел меня вверх по склону.
— Этот обрезанный, видимо, опасается вылазок соотечественников, поэтому установил палатку на вершине Скопуса, — доверительно сообщил воин.
— А кто он такой, этот Йосеф?
— Предатель! — лаконично отреагировал Приск.
— А что он сделал?
— Понимаешь, он трус… Нет, конечно, сражался он храбро: под его командованием евреи долго держали Йодфат и много наших положили. Очень много. Его и Тит уважает — он сделал все для того, чтобы сохранить ему жизнь. К тому же хитрый Йосеф напророчествовал ему, что предводитель войска, которое возьмет Иерусалим, со временем станет императором. Это как будто бы Бог сказал. Бог евреев. Но я Йосефу не доверяю. Понимаешь, он, конечно, храбро бился, но потом… потом он поступил не так, как подобает поступать воину… Он испугался смерти. Все его солдаты поубивали друг друга, чтобы не сдаваться, а он их обманул и остался жив.