— Идем отсюда! — расстроилась Софи. — Теперь Prada для меня вроде ширпотреба. Если тут на вес покупают, то мне противно заходить сюда.
— Давайте что-нибудь подешевле найдем, — подал голос Ванечка.
— Блин, Глеб, нам нельзя это так оставлять. Нельзя! Если оставим, то нам всем хана. И русским, и французам. Эти б…ди Бен Ладена нас ни во что не ставят. Мы для них не мужики, а наши женщины для них вроде уборщиц. Надо что-то делать, Глеб! Ведь они же так уйдут…
Меня все достало… И Клипа, и Ванечка, и меркантильные женщины Востока. И утонченная Софи, не отвечающая на мои возвышенные сексуальные чувства, тоже достала. И распорядитель с красным платочком раздражал прилично. А посольского чмошника, перепутавшего наши рожи в визах, я бы задушил. Но больше всего меня злило, что романтическая акция с Софи отрывала меня отдела — я дней десять не был в «Вертепе».
Конечно, я заходил туда, но не для того, чтобы обстоятельно посидеть и сделать, как положено, ставки. Забегал туда для обмена впечатлениями о своей новой жизни, о восторгах, которые меня посещают. Я понимал, что отвлекаю друзей от шпилерства, но не мог укротить эгоизм, не мог не делиться своим счастьем. Вот только счастье ли это? Жизнь без ставок? Ладно без секса… Но без ставок!!
Сомнения разрывали меня давно, но шопинг совсем издергал нервную систему. А сейчас ко всему прочему приплюсовалась воинствующая экспансия ислама. И я восстал!.. За матерей Беслана, за крестьян Буденновска (или крестьяне были в Первомайском?), за пожарных Манхэттена — вперед! Я выхватил пачку евро из кармана и начал разбрасывать бумажки. Деньги исчезали, зато из глубин памяти выпрыгивали обрывки фраз то ли из газет, то ли из новостных сюжетов про митинги левых сил… Где-то я уже слышал всю эту чушь. Не мог же я ее сам выдумать!
— На колени, продажный Запад, святая Русь идет! — С этого нехилого аккорда я начал патриотическое шоу. — Вы, мрази, прогнили! Вас за бабки можно купить с потрохами. — Я засовывал сотенную в нагрудный кармашек оцепеневшему фраеру из бутика и зачем-то брал взамен его красный платочек. — Будущее — за нами! Мы зальем вас нефтью. Эти, — указал я на женщин в платках, — будут сосать у нас концы за пятачок. — Для подкрепления эффекта я показал им пятерню. — И сумочек Prada не будет. Вообще! Потому что для нас важнее всего духовность! И магазин этот мы закроем…
Софи плакала, мусульманки визжали кукольными голосами, секьюрити и полицейский хватали меня за руки, Ванечка с Клипой испуганно подбирали купюры.
Им было трудно — у них возникла серьезная конкуренция со стороны посетителей «Ля Файетт». А с виду вполне приличные граждане…
После зажига я как-то сразу обмяк. Сразу сдался. Даже никакого сопротивления не оказал. Мне стало стыдно — Софи плакала из-за меня. Я повел себя полнейшим быдлом. В придачу к раскаянию захотелось пива, но нас везли для разбирательства в участок. Софи там что-то очень быстро говорила по-французски, полицейские со значением смотрели в наши с Клипой визы и тыкали в них пальцами, а Клипа с выпученными глазами так и держал в руке пачку банкнот.
Фрагмент 63.
Божественная комедия
на пальцах студентов.
Мы продвигались по Елисейским Полям неспешно и по-туристически вальяжно, наслаждаясь свободой. Пиво второй день щекотало мочевой пузырь. Много-много пива. Вокруг полно таких же, как мы, бездельников. Темп их движения даже уступал нашему. И поэтому мы совершенствовались в уличном слаломе, высматривая пустые зоны для того, чтобы обогнать совсем уж неторопливых. Но в конце концов нам пришлось остановиться.
Софи вклинилась в толпу и потащила за собой. Я сопротивлялся, но вяло, потому что тоже заинтересовался. Чего там ждут все эти уроды?
— Как здорово — это же студенческий театр, — обрадовалась Софи, протиснувшись в первый ряд.
— Если ты так хочешь в театр, то давай вечером махнем в «Мулен Руж», — предложил Клипа.
— Давайте поедем на Эйфелеву башню, — гундосил банальный Ванечка.
— Вы ничего не понимаете — это же уличный студенческий театр. У них балаганчик и куклы на руках. Тут должно быть очень-очень весело.
— Мы же ничего не поймем.
— Я буду переводить.
В балаганчике делом заправлял патлатый парень с двумя колечками в левом ухе и выбритым правым виском. Пухлые губы придавали ему разобиженный вид — по-видимому, вне зависимости от реального настроения.
Дружки у патлатика подобрались соответствующие… У одного не закрывался рот — то ли от некоторой пришибленности, то ли из-за дефекта в носовой перегородке. Но я все же склоняюсь к тому, что он малость… того… Ко всему прочему, он не мигал. Совсем. Вперился в толпу широко раскрытыми глазами. Только голову медленно поворачивал то вправо, то влево. Вроде вентилятора в плавающем режиме. Не удивлюсь, если в спектакле этому перцу доверены роли без слов. Или у него вообще нет ролей — просто подает кукол.
Третий участник труппы — классический ботаник в очках-велосипедах, попавший в плохую компанию. Раньше он плакал из-за четверок, сняв очки и покусывая от огорчения закругления дужек. А потом патлатик, наверное, убедил его в том, что оценки — фигня, а театр — это круто, и приносивший родителям безмерную радость парень превратился в прожигателя жизни и сигарет, напичканных легкой травкой.
Они расположились у витрины Hugo Boss со своим здоровенным ящиком-сценой, над которым парил такой же раздолбаистый, как и хозяева балаганчика, ангел из пластика. Из-за алкогольного невоздержания я сначала совершенно не мог разобраться в происходящем. Правда, чувствовал, что смешно. Сюжет такой…
Понтий Пилат, первосвященники и прочие омерзительные типы работали учителями в школе, где учился Иисус с апостолами. Преподы приходят в класс и занудствуют, а Иисус со своими друзьями их по полной стебает. Не моет руки перед едой, играет в футбик по субботам, прогуливая с друзьями уроки этики.
Учителя приходят на урок с картой мира и показывают, что земля на трех китах плавает, а Иисус им глобус из-под парты вынимает. Они им втирают про то, что гром и молния бывают, когда пророк Илья по небу на огненной колеснице едет, а Иисус им про столкновение разных потенциалов лекцию читает.
Все начинания и инициативы педагогов натыкались на продвинутую детскую фантазию и рушились. Вот, например, Саломея организовала школу бальных танцев, но туда никто ходить не желал. А Иисус создает кружок юных левитаторов, и все, от выпускников до первоклашек, хотят там заниматься.
Дремучие преподы бесились страшно и устраивали талантливым школьникам выволочки. Хотели было вызвать Отца Иисуса к директору, но, видно, решили не идти на опасное обострение.
Иуда был отличником и во всем прилежным-расприлежным, поэтому он потихоньку закладывал товарищей на переменках директору школы Понтию Пилату. Иуде даже темную устроили, но он не унимался.
Ирод работал физруком, но он только с гирями и штангами здорово управлялся да отжимался от пола прилично, а как начал учить детей через перекладину прыгать, так его Мария Магдалина так обставила, что он аж затопал ногами от злости и глупо попытался повторить то же самое. Он их ножницами учил перепрыгивать, а Мария Магдалина прыгнула спиной — с хорошим прогибом. Прямо в воздухе повисла на секунду-другую. И сразу на тридцать пять сантиметров у нее получилось лучше, чем у Ирода ножницами. Тот попробовал тоже спиной сигануть, но какой там… Координация нулевая, одни понты. Врезался спиной в планку, ударился головой при падении.
На следующий день Ирод в Силоамском бассейне учит детей плавать кролем, а апостол Петр просто стал ходить по поверхности бассейна. И еще брызгался. (Вода из-за нижней кромки ящика слегка обдала обрадовавшихся зрителей.) Тут же по навету Ирода весь класс вызывают в преторию к директору.
И здесь на самом интересном месте пришел полицейский. Его привела старушка-стукачка. Она с самого начала стояла в толпе перед нами, но уже минуте на третьей спектакля стала возмущаться. Повозмущалась-повозмущалась и смылась. Наябедничала, а потом сама пришла, чтобы выступить свидетелем.
Полицейский прервал представление, и патлатый вышел из-за сцены с куклой Иисуса на одной руке и с Иродом на другой.