Он же любит ее! Он никому ее не отдаст. Ни с кем не будет ее делить. Все сводится только к этому.
Сара показалась ему маленькой, хрупкой и бледной в кровати королевских размеров. Донован сел рядом с ней, обнял ее, привлек к себе.
— Все будет хорошо, детка. Мы все уладим. Я люблю тебя. Ты же знаешь, я люблю тебя.
Его жена ничего не сказала. Она не подняла рук, не обняла его в ответ. Она обмякла у него на груди, как тряпичная кукла. Донован ощутил искру гнева — ну почему она не отвечает? — но заставил себя загасить ее. “Сара просто слишком утомлена, потому и не отвечает”, — сказал он себе.
Лежа в постели, Сара слышала, как льется вода в душе. Слышала, как Донован напевает себе под нос. Через несколько минут он вошел в спальню, на ходу вытирая полотенцем свое голое, покрытое искусственным загаром тело.
Он сел рядом с ней на край кровати.
— Ну, как ты себя чувствуешь сегодня утром? — спросил Донован, поглаживая ее по волосам.
После визита доктора Уэстфолла прошло четыре дня. Все это время Донован приносил ей цветы и еду на подносе.
— Я тут подумал: не прихватить ли мне сегодня вечерком бутылочку шампанского? — продолжал он, играя ее волосами. — Могли бы поплескаться в джакузи… Давно уже мы не пускали волну, а?
Да, вот уже два месяца, как они не занимались сексом. И чем дальше, тем более омерзительной и невыносимой становилась для нее мысль о сексе с Донованом. Ощутить на себе его тяжесть, ощутить его в себе… стоило подумать об этом, и ей становилось тошно. Нет, уж лучше быть избитой.
Увидев, что Сара не отвечает на его предложение, он нахмурился:
— У тебя что, месячные?
Искушение солгать было велико. Это был своего рода выход, но если… нет, не если, когда он узнает, что она солгала, будет еще хуже. Сара держала голову низко склоненной, чтобы Донован не видел, как она судорожно сглатывает. Она помедлила, боясь, что голос задрожит и выдаст ее.
— У меня просто болит голова, вот и все, — выговорила она наконец.
Донован еще больше нахмурился. Головная боль шла на втором месте после месячных, с ней приходилось считаться.
— Прими что-нибудь.
— Приму.
Его лицо смягчилось. Он поднялся, подошел к большому, в полный рост, зеркалу и посмотрелся в него. Его мускулы уже выглядели ненатурально, придавали ему вид какого-то киномонстра.
На теле Донована совсем не осталось волос — только под мышками и в паху. С некоторых пор он начал обрабатывать кожу воском для удаления волос. Это началось, примерно в то самое время, когда его сексуальный интерес к ней стал угасать — Сара уже было обрадовалась, что он завел себе любовницу.
Явно удовлетворенный увиденным, Донован отошел от зеркала и начал одеваться. Его движения были нарочито медленными, как будто он разыгрывал спектакль, как будто пытался разжечь ее. Заправив рубашку в брюки и повязав галстук, Донован вернулся к кровати и сел. Он принялся массировать ей плечи, шею, виски, проводя по ним пальцами круговыми движениями:
— Бедная моя девочка. Ты сегодня отдохни, полежи, мне надо кое-куда съездить. А потом папочка вернется и придет тебя полечить. Тебе сразу станет лучше.
Донован поцеловал ее в макушку, подхватил свой пиджак со спинки стула и, напевая, вышел в коридор.
Как только муж ушел, Сара начала пить. Три часа спустя она потянулась к телефону.
15
Раздались настойчивые звонки, но Нэш никак не мог очнуться от сна. Что-то звонит. Дверь?
Будильник?
Телефон?
Чтобы вовремя сдать очередной номер в типографию, Нэш почти всю ночь провел на ногах и теперь с трудом разлепил веки. Лежа на спине на низкой складной кровати, он вслепую потянулся и зашарил по полу, пока не нащупал телефонный шнур. Он подтянул аппарат к себе, как пойманную на леску рыбу. Телефон опрокинулся, и трубка свалилась с рычага. Нэш поднял ее и поднес к уху:
— Да.
Сначала он решил, что связь прервалась, но потом услыхал в трубке голос:
— Я поеду. Сара? Нэш сел.
— Что? — переспросил он.
— Я поеду, — повторила она. — В охотничий домик. С вами.
Не успел Нэш придумать, что ответить, как она попросила встретить ее в баре “Серебряная шпора” на Английской авеню. Потом она повесила трубку.
Движение в северном районе было напряженным. Нэш подъехал к “Серебряной шпоре”, моля бога, чтобы Сара ждала снаружи. Увы, ему не повезло. Пришлось оставить машину на стоянке в гараже и топать к бару два квартала пешком.
Это была унылая забегаловка, очень тесная, узкая, как щель, зато с высоким потолком, втиснутая между магазинчиком деликатесов на углу и спортзалом. Едва Нэш открыл дверь, как его чуть не вынесло наружу волной музыки в стиле кантри. Внутри было накурено, и сквозь густой дым он с трудом заметил Сару. Она сидела на высоком табурете у стойки бара, поставив локти на прилавок, держа стакан у рта и ничего вокруг не замечая.
Она была как будто в забытьи, и у него появился шанс рассмотреть ее хорошенько.
Одета она была несколько странно — в своем темно-зеленом пальто (это было нормально), но вот под ним… Под расстегнутыми полами пальто виднелось что-то розовое, похожее на короткое платье до колен. А под платьем у нее были черные эластичные рейтузы со штрипками, причем штрипки болтались у голых щиколоток. Каблучками лаковых туфель она зацепилась за нижнюю перекладину табурета. На голове у нее красовалась его шапка, лихо заломленная назад и набок.
У него на глазах Сара прикончила содержимое своего стакана, причем сразу стало ясно, что у нее в этом деле богатый опыт. Нэш проследил, как медленно и аккуратно, с пьяной педантичностью она ставит пустой стакан на стойку, и сердце у него упало: она позвонила не потому, что хотела его видеть. Она просто была пьяна.
Все потеряло смысл.
“Беги. Повернись кругом и беги, несчастный осел”.
Нэш не двинулся с места. Посетители бара толкали его, протискиваясь мимо. Он смотрел, как Сара заказывает еще порцию. Бармен наполнил ее стакан и вновь поставил перед ней. Нэш неохотно подошел к ней, на каждом шагу его ноги словно прилипали к полу, в нос ударил перегар.
— Вам неплохо было бы обзавестись каким-нибудь хобби, — сказал он, заняв пустующий табурет рядом с ней.
Не отрываясь от своего стакана, Сара засмеялась низким, грудным смехом. Потом она повернулась и посмотрела ему прямо в лицо. Щеки у нее пылали нездоровым, воспаленным румянцем, отяжелевшие веки наполовину прикрывали глаза, напоминавшие перевернутый закат.
— Ты, — сказала она. — Ты можешь стать моим хобби.
Наверное, ему следовало обидеться. Вместо этого Нэш почувствовал себя заинтригованным. У него даже настроение поднялось. Все было так скверно. Так убого. Как раз то, что ему нужно. Он чувствовал себя псом, готовым выть на луну.
Сара спросила, не хочет ли он выпить. Нэш покачал головой. Тогда она допила свой стакан, заказала пинту [24] бурбона на вынос, потом соскользнула со своего табурета и пошла впереди него через весь прокуренный бар к дверям.
— Машина в гараже, в двух кварталах отсюда, — объяснил Нэш, когда они вышли на улицу, и даже помахал рукой в нужном направлении.
Сара шла рядом с ним, глубоко засунув руки в карманы своего расстегнутого пальто. Зеленые полы развевались на ледяном зимнем ветру. Кто угодно другой на ее месте уже промерз бы до костей. Кто угодно другой уже лязгал бы зубами. А ей хоть бы что, она уже прошла эту стадию.
— Погоди.
Нэш придержал ее за локоть и заставил повернуться лицом к себе. Сара стояла, невозмутимо глядя на него, пока он пытался застегнуть на ней пальто. Дело пошло бы легче, если бы она вынула руки из карманов, но она этого не сделала.
Пальто было двубортное. Нэш не стал возиться с внутренними пуговицами, но в конце концов сумел совладать с двумя из шести внешних: