Харли нашел Нэша в скудно обставленной, но тем не менее тесноватой комнате. Когда-то это помещение служило кабинетом самому Харли, но потом редакция расширилась и заняла половину третьего этажа. Нэш стоял, облокотившись на копировальную машину, — гений за работой. В противоположном углу светился монитор.
Сам Харли предпочитал технику, не испускающую зеленоватого свечения: например, свою старенькую пишущую машинку. Нэш, разумеется, был не из тех, кого волнуют такие пустяки, как радиация.
А вот Харли принимал подобные вещи близко к сердцу.
Ему было всего двадцать семь лет, а он уже рассуждал как старик. Его беспокоили озоновые дыры, впрочем, озоновые дыры беспокоили не только его, но он тревожился и о таких вещах, о которых никто, кроме него, не задумывался: например, дегуманизация Америки.
Или, скажем, перемены. Мир менялся слишком быстро. Все существование Харли зависело от компьютера, но он тосковал по добрым старым временам, канувшим в прошлое, когда людям хватало времени посидеть в тенечке и поболтать. Ему казалось, что Америка утратила свою юность.
Послеполуденный свет косо падал сквозь полузакрытые жалюзи. Харли пересек комнату и попытался закрыть их. Послышался скрежет металла о металл. В ярком свете плясали пылинки — Харли сразу вспомнил о своей астме. У него появилось знакомое ощущение стеснения в груди.
— С этими штуками умеют обращаться только женщины, — бросил через плечо Нэш.
— Ты серьезно? — Так и не сумев совладать с хитрым механизмом жалюзи, Харли прекратил свои бесплодные попытки и вытащил из кармана миниатюрный ингалятор. — Это почему же? — Он несколько раз глубоко вдохнул через ингалятор. — Мы что же, такие дураки? — спросил он, задержав дыхание.
— Мне кажется, это как-то связано с генами. Нэш нажал кнопку на копировальном аппарате. Машина загудела, под прозрачной крышкой замигали лампочки. На этот раз бумага не застряла где-то на полпути.
— Что скажешь? — спросил Нэш, вытаскивая оттиск.
Харли сунул ингалятор в карман и принялся рассматривать картинку: классический фотомонтаж Нэша Одюбона, сделанный из нескольких фотографий, призванный проиллюстрировать центральный материал номера — рассказ о мальчике с родинкой, по форме напоминающей карту Африки.
На фотографии был изображен мальчишка лет десяти, задравший рубашку. На его животе красовалась карта Африки, снабженная не только изображением Нила, но и условными обозначениями городов и морских портов.
Харли прыснул со смеху. Он хохотал до тех пор, пока на глазах не выступили слезы. Воздух с хрипом и свистом вырывался из его легких. Он закашлялся, с трудом отдышался и отдал картинку Нэшу.
— Гениально, — сказал Харли. — Один из твоих шедевров.
— Я так и думал.
Некоторые газеты — “Уорлд ньюс”, например, — тоже увлекались фотомонтажом, но они пользовались самой современной компьютерной технологией, какую только можно купить за деньги. Если так и дальше пойдет, думал Харли, коллаж, сделанный вручную, скоро отойдет в область преданий. Вот потому-то его “Дырявая луна” все делала для того, чтобы поддержать старое искусство на плаву. Эти парни из “Уорлд ньюс” просто ничего не понимали. В том-то вся и суть, чтобы создавать заведомые подделки. В этом и заключался весь смысл шутки! В этом-то вся и красота!
Всякий раз, когда его спрашивали, зачем он начал издавать бульварную газету, Харли отвечал, что “Дырявая луна” является отдушиной для общества. Большинство помещаемых в газете репортажей были нелепы до полного абсурда. Если кто-то принимал их за чистую монету, значит, этот “кто-то” — первый кандидат в дурдом. “Дырявая луна” была пародией на другие бульварные газеты, и большинству читателей хватало ума это понять. Это была шутка, и ее не полагалось воспринимать всерьез.
Но в то же время Харли обычно публиковал в каждом номере одну или две статейки на актуальные темы: о городских проблемах или о местных политиках и воротилах. Как правило, это бывали такие темы, о которых власти умалчивали, а другие, газеты — настоящие газеты — предпочитали их не затрагивать.
Вот этой колонкой и заведовал Нэш. Она называлась “Хиханьки-хаханьки”, но про себя Харли предпочитал называть ее “Гласом невидимого”. Нэш обладал редкостным даром заставать людей не столько даже в компрометирующем, сколько в дурацком положении. Как-то раз, например, он заснял жену мэра, выходящую из туалетной комнаты. К каблуку ее туфли пристал длинный шлейф из туалетной бумаги.
Основной секрет успеха колонки заключался в том, что Нэш был начисто лишен чувства страха. Он просто ничего не боялся. Харли часто поражался этому и даже спрашивал себя, через что должен пройти человек, чтобы достигнуть такого состояния.