— То есть ты защищаешь того, кто обошелся с тобой, как с вещью? — прозвучал громкий возглас мамы, пришедшей немного в себя от ошеломляющей новости.
Но ее ждала еще не менее отвратительная правда.
Я молча ушла в комнату и вернулась уже с отчетом Стивена.
— Вот, взгляни, — положила лист на стол перед матерью и скрестила руки на груди. — Это то, что позволит понять, Кавьяр, в некоторой степени, помог тебе.
Внезапная волна леденящего холода окатила меня с головы до ног. Мне не хотелось признавать, что одно лишь воспоминание о Клио вызывает дрожь в коленях. Но на сердце его образ оставлял огненный отпечаток. Казалось бы, ненависть к греку стала моим вторым «Я», но все стерлось. Нестерпимое желание увидеть его вновь и страх от одной только мысли об этой встрече с катастрофически огромной скоростью сменили полюса. Все перемешалось и поменялось местами. Вот уж поистине Льюис Кэррол пришел бы в восторг от хаоса, царившего в моем воображении. Жаль, но это не было сказкой. Реальное моральное изнеможение и физическое бессилие вынуждали замыкаться в себе, что совершенно очевидно беспокоило Ханну…
Моя дорогая Ханна.
Как же страшно мне было смотреть в ее бездонные глаза, когда она распахнула дверь в день моего возвращения, конечно и не подозревая, что это могу быть я. Мама выглядела женщиной, прошедшей семь кругов ада — великой мученицей, не иначе. Осунувшаяся, бледная, с пустым взглядом. Это была самая душераздирающая сцена моей жизни. Уверена, что больше никогда ничего подобного не смогу испытать.
Слова в тот момент застряли в горле и не желали вырываться наружу. В то время как Ханна прижимала меня к себе, я мысленно орала о своей любви к ней, но в реальности молчала и даже не плакала. «Свет в моей жизни», «огонь, согревающий, но не обжигающий», «надежда моя», «мама» — то, что я должна была сказать, но мне словно язык отрезали. А Ханна все рыдала, прижимая меня к себе и называя своей девочкой. К тому же мне уже не хотелось говорить, совсем не хотелось.
На протяжении двух месяцев жизнь в Чикаго была тяжелой. Адаптация и все такое. Казалось, что отсутствовала я несколько лет. Настолько привыкла бояться и ждать неприятностей, что каждое утро, просыпаясь, изумлялась: почему до сих пор жива? И так происходило изо дня в день, до этого вечера.
Теперь Ханна узнает, чем занимается ее муж, и мне больно от того, что именно я принесла ей эту правду.
Она вошла в комнату тогда, когда мне почти удалось уснуть. Вздрогнув, я приоткрыла глаза и уставилась на нее. Ханна нерешительно присела на краешек кровати.
— Как давно это происходит? — выдавила она.
Я приподнялась и, подавив зевок, ответила:
— Думаю, достаточно давно. Знаешь, мне многое стало известно во время пребывания в особняке Кавьяра…
— Постой, — внезапно очнулась Ханна и посмотрела на меня слишком проницательно. — И сколько времени ты собираешься покрывать дела грека?
Кровь отхлынула от лица. Боже, я выглядела словно глупая школьница.
— Лена, отвечай, — до сих пор передергивало от этого имени, ставшего вдруг незнакомым. — Не смей лгать мне.
— Я не лгу. Просто всей правды не рассказала.
Я потупилась, жутко переживая за будущую реакцию матери, когда она услышит то, что я собиралась сказать.
— Клио… Кавьяр не должен пострадать.
Внимание, минута молчания, господа!
— С тобой все хорошо? — Ханна осознала плачевность ситуации.
— Да, я ведь здесь, и это чудесно.
Мама вскочила и схватилась за голову, едва не вырывая волосы.
— Ты защищаешь этого ублюдка?!
— Ханна, — рявкнула я, — ты ничего не знаешь. Он… он…
На этом словарный запас закончился.
— Ты должна… Нет, ты просто обязана рассказать о греке! Молчать, значит спустить его злодеяния!
Резко отшвырнув одеяло, я встала.
— Господи, мама, он убьет нас, — вытащила из верхнего ящика контракт, заключенный с Кавьяром. — Сама посмотри, что Клио придумал.
Ханна пробежалась глазами по строкам бумаги и, смяв ее, забросила в угол.
— Я не позволю тебе бояться, — отчеканила мама.
К сожалению, к худшим чертам ее характера относилось чрезмерное упрямство. Однако, если направить его в правильное русло, можно многого добиться.
— Постой, — схватила я Ханну за локоть, когда она уже намеревалась покинуть комнату.