— С ними как раз все будет в порядке, — оскалился он, накрывая мою грудь и сжимая ее своей огромной ладонью. — А вот ты переживешь все то, что готовила для них.
— Я… — мои глаза распахнулись в шоке. — Я ничего для них не готовила! Кроме программы!
Боже, — что у него в голове? Что я кому, по его мнению, там готовила?
— Заткнись, — и снова удар по стволу у моего виска. — Просто заткнись, — голос опять переходит на рев. — Слишком много ты говоришь. Хватит разговоров.
Пальцы выскользнули из моей плоти, подарив секунду облегчения.
Но лишь на миг.
Резко впечатавшись между ног коленом, он раздвинул мои ноги, будто раздирая их.
Обеими руками рванул платье, разорвав его на этот раз до конца и отшвырнул в траву.
Я всхлипнула и только зажмурилась, впившись ногтями в кору еще сильнее.
Говорить, умолять, увещевать, — уже нет смысла, я это поняла.
Это конец. Он же сейчас просто разорвет меня, я ведь видела его огромный член! Это меня просто убьет!
По щеке сползла слеза, упав на его плечо.
Нет, я не собиралась его разжалобить, я уже ничего не собиралась. Просто приготовилась к смерти, — болезненной, мучительной. Вот и все. Вот и все закончилось. Все мечты и планы на будущее. Меня не станет здесь. Этой слезой я, наверное, просто попрощалась со всем тем, что могло бы быть у меня в жизни, со всем, о чем мечтала.
— Не сметь! — прорычал он, хватая меня за скулы. — Не корчи здесь из себя несчастную невинность! И в глаза мне смотри!
Я зажмурилась еще сильнее — непроизвольно. Все во мне протестовало против того, чтобы его звериный облик был последним, что я увижу в этой жизни. Хотелось отключиться, представить себе напоследок что-то хорошее, будто и не со мной все это сейчас происходит.
Но он не дал.
Хлеснул по щеке рукой, — не больно, но это ведь пока. Он может ударить и сильнее, это я уже прекрасно поняла.
— В глаза, — рявкнул он, и я их открыла. Задохнувшись от судорожной яростной ненависти, с которой он на меня смотрел.
А дальше… Дальше начался мой ад.
Он провел глазами по моему телу внизу, — да так, что этот взгляд я ощутила, будто каленое железо, каждой клеточкой. Замедлился на груди, а после — между раскрытых ног, где по-прежнему оставалось его колено.
Подхватил меня руками за бедра, разводя ноги еще шире, почти распиная меня у этого дерева.
Его глаза полыхнули какой-то жуткой ненавистью вперемешку с похотью, когда он снова вернулся взглядом к моим глазам.
Он подхватил меня под колени и поднял выше — так, что теперь ему не приходилось больше наклоняться, его лицо оказалось на уровне моего.
Звук расстегнувшейся на штанах молнии показался мне просто оглушительным, — и я с трудом сдержалась, чтобы снова не зажмуриться, — он же порвет меня, Боже, я после этого не выживу, это просто не может в меня уместиться!
Залихорадило мелкой дрожью, когда я ощутила его огромную головку у своего входа.
— Блядь, он этого не умирают, — зашипел он, наверное, прочитав весь ужас в моих глазах и впечатывая меня в ствол дерева еще сильнее, если это только вообще возможно. — Не делай такой трагедии. Вот из этого — не делай. Раньше надо было думать.
Боже! Ну, — о чем? О чем я должна была думать, и в чем это чудовище меня обвиняет?
Я заскулила, но, поймав его угрожающий взгляд, снова закусила губу.
И в этот момент он резким толчком ворвался вовнутрь.
Боже!
Обожгло так, как будто меня действительно просто разодрали изнутри. В глазах потемнело, от невозможной боли тут же окатило ледяным потом.
Он застыл, — наверное, любуясь той невыносимой мукой, которая читалась на моем лице, — ведь, наверное, только ради того, чтобы увидеть ее, он все это и делал. Но почему тогда в его глазах вдруг на какое-то мгновение утихла ярость и появилось какое-то… изумление?
Снова схватил мои скулы и так пристально заглянул в глаза, как будто собирался еще и взглядом проникнуть в мои внутренности, как и членом. Как будто мог увидеть там что-то, кроме обжигающих слез.
— Это ни хера не значит, — пробормотал, кажется, не очень уверенно, и, наверное, сам для себя.
— Ты что, — при этом всем дерьме сама собиралась оставаться чистенькой? — и расхохотался. Так жутко, что, скорее, именно этот смех, а не свист пуль будет теперь звучать в моих ушах целую вечность. Вечность, которой у меня, увы, не будет.
— Какая же ты сука, — выхрипел, начав резко двигаться во мне. — Еще хуже, чем я предполагал!
А меня, кажется, разрывало на части.
В тот момент, когда он остановился, замер, казалось, ничего хуже уже быть не может, — боль была адской, будто раскурочивает там все изнутри.