«Он тебя так просто в покое не оставит», — всплывает в голове фраза недельной давности, и я подавляю дрожь.
Но Ярослав не говорит ни слова; просто нахально и как-то злорадно ухмыляется, огибает меня по кривой и прыгает в свою машину; покрышки визжат, когда он выжимает газ, и от образовавшегося дыма я закашливаюсь. Видимо, довольный произведённым эффектом, парень, наконец, скрывается из вида, а я так и стою, не давая автоматическим стеклянным дверям закрыться.
Угораздило же нарваться на него… Ладно, хоть в этот раз обошлось без агрессии.
Вежливо здороваюсь с девушкой в приёмном холле и снова получаю свой пропуск; поднимаюсь уже на знакомый мне четвёртый этаж и стучусь в крепкую деревянную дверь.
— Войдите, — слышу уверенный голос Игната Вениаминовича; он восседает за столом, уже изучая чьи-то тесты, и я пытаюсь представить его реакцию на мои ответы. — А, Варвара! Проходи, садись, золотце!
От такого радушия моё «Здрасте» звучит растерянно, и я застреваю на середине пути: что изменилось с нашей последней встречи, что он стал таким вежливым? Мотаю головой, возвращаясь в реальность, и плюхаюсь на стул, выкладывая свою гору тестов на стол перед психологом. Меня радует, что я больше не увижу эту пугающе огромную кипу, и страшусь того, что ждёт меня дальше.
— Ты ответила на все вопросы честно? — Он берёт самый верхний и бегло просматривает выборочные ответы.
— А разве можно было отвечать по-другому? — удивляюсь.
— Конечно, нет, я просто должен был удостовериться. Ну что, ты готова пройти три финальных теста и беседу?
Киваю, но выходит вяло: если честно, я уже устала от этого дотошного допроса и просто хотела получить своё распределение.
Я на экзаменах так не уставала.
Он достаёт из ящика стола синюю папку, которая выглядит обнадёживающе небольшой, и я немного расслабляюсь; в ней оказываются самые простые тесты из всех возможных, о которых я уже слышала раньше: полный цветовой тест Люшера, тест Роршаха и «Метод портретных выборов». Последний был единственным из трёх, о котором я ничего не слышала, и который вывел из себя больше остальных, потому что было сложно выбрать наиболее симпатичный портрет, когда они все вызывали негативные ассоциации. Устный разговор добил меня окончательно — это было больше, чем я могла вынести за один день — и из кабинета я буквально выползла. Не помню, как спускалась вниз, возвращала пропуск и выходила на улицу; помню только, как сползла по стеклянной стене вниз, чтобы немного отдышаться.
Не зря я всю жизнь недолюбливала психологию.
Мне очень хочется поговорить с Вадимом; сказать ему, что я прошла психолога, и спросить, разговаривал ли он с отцом насчёт меня. Конечно, сегодня это вряд ли возможно — он-то в отличие от Ярослава точно будет на празднике. Надеюсь, он сообразит заехать в периметр перед тем, как отправиться домой: Вадим знает, что я паникёрша, так что хотелось бы быть уверенной в том, что всё хорошо.
Не то что бы я сомневалась в нём — просто лишняя достоверность не помешает.
Поднимаюсь на ноги и отряхиваю свои простенькие джинсы; мне нужно как-то проветрить голову после такого эмоционального напряжения, поэтому я просто качу свой велосипед вдоль проезжей части, наслаждаясь отсутствием людей. Сложно поверить в то, что ещё каких-то десять лет назад — перед тем, как создали «Утопию» — можно было самому выбирать, на какой специальности учиться. Ты просто оканчиваешь школу, сдаёшь вступительные экзамены, если нужно, и становишься тем, кем тебе хочется быть; помню, как я мечтала стать то врачом, то юристом — однажды даже подумывала об археологии! — а теперь буду учиться там, где будет учиться мой сибарит. Конечно, вряд ли Вадим выберет плохую специальность, но это вполне может стать не тем, чего бы хотелось мне лично.
Думать о своём предопределённом будущем не хотелось: зачем обдумывать то, что уже давным-давно решено за меня? Переключаюсь на окружающий мир и ощущаю странное чувство, когда наблюдаю за тем, как переключаются цвета в светофорах, и при этом улицы остаются пустыми; ни машин, ни пешеходов — словно город умер.
Только тишина, которая помогает немного расслабиться.
Некоторые семьи из периметра тоже ушли праздновать, включая и мою; конечно, они будут отдельно от элиты, но, тем не менее, получат и свою долю праздника. Этой раскрепощённой атмосферы очень не хватает в повседневной жизни, где каждый твой следующий шаг уже расписан на годы вперёд. Но, несмотря на всё это, мне нравится моя жизнь, потому что я не завишу от общественности в отличие от детей богатых семей, и могу делать всё, что мне захочется — в рамках закона и возможностей моей семьи, конечно. Мне было очень жаль тех, кто живёт на окраине — они могут быть кем угодно, но при этом остаются людьми, и им никогда не вырваться из этой отверженности.