— Не надо. Я сама.
— А я тебя не спрашивал, — взревел, отбрасывая на пол куртку, которую успел снять с вешалки.
Волков схватил меня за руки и жестко припечатал к двери. Переплел наши пальцы и поднял руки над моей головой.
— Я тебя не спрашивал, — прорычал мне в губы. — Поняла?
Молчу. Сердце сжимается от страха.
Что с ним происходит? Почему так реагирует? Он так не орал, даже когда я разбила его машину.
А тут…
— Стас, — голос дрожит, и я умолкаю, потому что… Страшно. Боюсь, сказать что-то не то, и… Вдруг он сорвется?
Глаза начинает щипать от непролитых слез.
Отвожу взгляд. Он и так достаточно сегодня моих слез повидал.
Волков молчит. Нависает надо мной, словно гигантский небоскреб. Дышит тяжело, воздух буквально со свистом вырывается из его груди.
Чувствую, как он делает глубокий вдох, тихо медленно выдыхает.
А потом отступает.
Мои руки свободны, и я обхватываю себя за плечи, чтобы унять непонятную дрожь.
Волков отворачивается, запускает пальцы в волосы.
Я не вижу его лица.
И не знаю, хочу ли знать, какие эмоции, чувства сейчас в его глазах.
Ненависть? Презрение?
Молчу. Просто стою, прижавшись к проклятой двери, обхватив себя за плечи, так и не решаясь выйти в подъезд.
Через минуту Волков оборачивается, поднимает куртку, и ровным голосом говорит:
— Поехали.
Его лицо спокойное. Ровное. Никаких эмоций. А глаза холодные, даже ледяные.
Открываю дверь, и жду пока Стас закроет замок.
В тишине мы спускаемся на парковку. И также, не проронив ни слова, добираемся до моего дома.
Когда Волков останавливает машину, я не решаюсь выйти. Хочу что-то сказать, чтобы не было этого напряжения между нами. Оно давит, и мне это не нравится.
— Стас, — начинаю неуверенно, но договорить не получается.
— Завтра можешь отдыхать, — говорит ровно, холодно, глядя в лобовое стекло. — В понедельник перед парой жду на парковке свой утренний кофе.
Замираю. Смотрю на Волкова, и почему-то не верю, что он сказал именно это.
Отвожу взгляд, и часто моргаю.
Это не слезы. Нет.
Просто соринка в глаз попала.
А то, что на душе противно… Мерзко.
Это не имеет никакого значения.
— Хорошо, — говорю едва слышно.
Выхожу из машины, и больше не оборачиваясь, захожу в подъезд.
На душе гадко. Противно. А еще обидно.
Дома мама ворчит, за мое возвращение. Недовольно поджимает губы, и качает головой.
— Алис, ну так нельзя. Надо уметь отдыхать.
— Сама часто отдыхаешь? — смотрю на нее, а самой заплакать хочется.
Не знаю, как другие, но такое впечатление, что моя мама вообще никогда не отдыхает. Только говорит так. А сама в те дни, когда я Надюшу вожу на прогулку — занимается уборкой или готовит.
Мама качает головой, но больше эту тему не поднимает.
Остаток дня проходит в напряжении.
Наде не становится легче. Ее мучают головные боли. Лекарства не помогают, и я сердцем чувствую, что у нас больше нет времени.
У Нади больше нет времени.
— Алиса, — мама заходит в комнату, и прикрывает за собой дверь. До работы осталось всего несколько часов, и я хотела успеть поспать перед ночной сменой. — Я говорила с врачом. Надю в понедельник забирают на обследования, — она тяжело вздыхает, и садится на край дивана. — Семен Евгеньевич, сказал, что надо будет утром сходить в поликлинику. Взять направление, а потом к нему в больницу ехать.
— А как без записи?
— Это не проблема. Я позвонила педиатру, она сказала, поможет решить этот вопрос. А потом мы в больницу поедем.
Дрожащими руками мама проводит по лицу, и качает головой.
— У меня плохое предчувствие, Алис, — едва слышно выдыхает.
Сажусь рядом с мамой, и крепко ее обнимаю.
— Все будет хорошо, мам. Не надо думать о плохом.
Мама кивает, но не верит моим словам.
Я, если честно, тоже себе не верю.
— Извини, что побеспокоила. Отдыхай, доченька.
Мама выходит из комнаты, и я слышу, как она идет на кухню, а потом включает чайник.
Закрываю глаза, и стараюсь не думать, о том, что могут показать анализы.
До самого будильника не оставляю попытки уснуть. Но у меня так и не получается.
Боюсь за сестру. Она такая маленькая, беззащитная. И опять ей придется пройти через все это.
На работу собираюсь в полном молчании. Мама тоже особо не хочет что-то обсуждать. В квартире вообще повисла тяжелая, давящая тишина.
Впервые в нашей квартире не было уюта. Он ушел, а на место ему пришла тревога за мою маленькую сестричку.
Перед тем как уйти на работу, несколько раз прошу маму писать мне о самочувствии Нади. Мама соглашается.
А я смотрю на своего самого близкого человека, и у меня сердце разрывается от боли. Ненавижу видеть в маминых глазах слезы.
— Все будет хорошо, — крепко обнимаю.
Пока прогревается машина, мысли от Нади плавно переходят к Волкову.
Что с ним происходит?
Сегодня он вел себя… Странно, и это мягко сказано.
Я его не понимаю.
То он меня целует, так что голова кругом идет. То помогает мне.
Да, то, что он сделал в своем спортзале — это помощь. Мне стало легче, когда я била те лапы.
А потом он предложил посмотреть фильм…
Прикрыла глаза, пытаясь понять свои действия и чувства.
Я никогда не смотрела с парнем фильм. Только одна или с мамой.
Да, это не было приглашение на свидание. Даже не в кинотеатр позвал.
Просто предложил посмотреть фильм.
А я… Я наверное испугалась, этого нового опыта.
Вот и решила воспользоваться ситуацией с Надей и просто сбежать.
Но то, что произошло потом, я и предположить не могла.
Я никогда не видела Волкова таким злым.
Он не орал на меня даже когда я разбила его машину. Или когда, тогда, в гараже, швырнула ему в лицо костюм горничной.
Нет.
А тут просто сорвался. Взбесился.
Разговаривал грубо. Каждое слово было пропитано ненавистью. Отвращением.
И это при том, что всего несколько часов до этого, так жадно и сладко целовал.
Сжала руль руками и положила на них голову.
— Что с тобой происходит? — прошептала, задавая вопрос то ли Стасу… То ли себе.
Глава 17
Работа не клеилась. Точнее я пыталась улыбаться, говорила стандартные фразы. Предлагала пакет, спрашивала скидочную карту, благодарила за покупку…
Но все это проходило словно сквозь меня.
Я все время думала о Наде. Что покажут обследования? Сильные ли изменения в ее состоянии? Как скоро ей понадобится операция?
Всю ночь я не находила себе место. Хорошо, хоть на покупателях не срывалась.
А как только смена закончилась, сразу помчалась домой. Даже не обращая внимания, насколько сильно я устала за последние сутки.
А дома мама собирала Надюшке сумку. Сколько она пробудет в больнице, никто не знал. И хорошо если совсем не долго. Но видимо мама, как и я, понимает, что дальше оттягивать не получится.
— Может скорую вызвать? — спросила у мамы.
— Врач другие таблетки прописал. Звонила, как раз после твоего ухода. Попросила соседа в аптеку съездить за лекарством. Спасибо, что не отказал. А то я боялась ее оставлять одну.
— Почему мне не позвонила? — возмущенно прошипела. — Я же говорила.
— Алис. Ты на работе была. Кто ж тебя бы отпустил?
Ну да. Тут мама права. Я могла бы подмениться перед началом смены, или в конце. Но в середине — никак. У нас это не разрешали. Ведь тогда другому продавцу пришлось бы ехать на работу, на пару часов, потом обратно. И это ночью. Вроде дневные кассиры могли так делать в редких случаях. Но их было несколько. А ночные по одному работали. Точнее нас было двое на весь магазин. Пока одна на кассе — вторая в зале или на складе работает. Потом менялись. Но чтобы уйти — это нельзя.
Вот такие правила. И ничего я с этим не могу поделать.
Весь оставшийся день прошел, как на иголках. Мама несколько раз перепроверила сумку, документы. Еще раз позвонила педиатру. А потом и врачу, который будет наблюдать Надю.