Посадила маму на скамейку, а сама пошла искать хоть кого-то кто сможет нам дать нужную информацию.
К счастью долго искать не пришлось. Одна из медсестер сказала, что пока у нее нет информации о состоянии Нади. Как только станет что-то известно — нам сообщат. И сразу добавила, что врач сейчас занят.
Я это прекрасно понимаю. Но видимо сходя из своего опыта, она уже автоматически добавила последнюю фразу.
— Надо ждать, — сказала, присаживаясь рядом с мамой на скамейку.
И мы ждали.
Люди поступали в больницу, кто-то в критическом состоянии, кто-то в среднем, а кому-то оказывали помощь сразу в приемном и отпускали домой.
А мы все ждали.
Мама сидела глядя в стену безжизненным взглядом, и что-то беззвучно шептала. Она едва заметно раскачивалась и нервно растирала пальцы, даже не замечая этого.
Приходилось встряхивать ее. Заставлять встать и пройтись по коридору, хотя бы до автомата с водой, подкармливала ее шоколадкой с чаем. Хотя знаю, что мама любит кофе, но сейчас я боялась ей его давать. И так вся на нервах.
А вот сама не отказалась от бодрящего напитка.
Когда адреналин начал стихать, и происходящее сформировалось у меня в голове, меня начало ломить от усталости.
Последние дни были очень тяжелые. Напряженные. Ранний подъем, а потом и сильный стресс… Видимо у меня начался откат.
Ну и пусть. Потом отосплюсь.
Вот вылечат Надю, все у нас ладится, и тогда буду спать сколько угодно.
А пока нельзя.
Надо держаться. Надо быть сильной.
Не знаю, сколько прошло времени, когда к нам вышел врач.
Стоило его увидеть, как мы с мамой сразу подскочили.
— Присядьте, — устало проговорил мужчина.
— Что с Надей? — спросили мы в один голос, выполняя приказ врача. Сам он сел рядом с мамой и взял ее за руку.
Случайно заметила, как он положил два пальца на ее запястье. Пульс проверяет?
Значит, что-то плохое хочет нам сообщить?
Кажется, в этот момент мое сердце перестало биться. Меня бросало то в жар, то в холод. В голове зашумело, перед глазами начало все плыть.
Часто задышала, пытаясь прийти в себя.
Открыла бутылку, и сделала несколько жадных глотков прохладной воды.
— Надя в тяжелом состоянии, — медленно, но четко заговорил врач. Его голос звучал спокойно, а интонация заставляла слушать внимательно. — Мы взяли анализы. Провели обследования. Ее состояние ухудшилось. Зрение упало. Она сейчас видит практически один туман с легкими силуэтами.
Врач сделал небольшую паузу, давая возможность понять услышанное, а потом продолжил:
— Ей уже ввели лекарство. Сейчас она под капельницей. Спит.
— Что нам делать? — прохрипела мама.
— Везти ее в Москву. И как можно быстрее. Проблема в том, что она может тяжело перенести транспортировку. Ее состоянии может только ухудшится. Как я уже говорил вам, на прошлом обследовании Нади, здесь у нас не хватит оборудования и специалистов, которые нужны именно в ее случае.
— Что нам тогда делать?
Врач тяжело вздохнул.
— Я попробую договориться о сан авиации.
Глава 18
— Сан авиация, — хрипит мама.
Руками закрывает лицо, и я вижу, как подрагивают ее плечи.
Глажу ее по спине, пытаюсь успокоить. Но разве хоть что-то может успокоить мать, у которой ребенок тяжело болен?
Я бы тоже с удовольствием поплакала. Но мне нельзя. Мне надо оставаться сильной. И думать…
Думать, как выйти из этой ситуации.
Но ничего на ум не приходит.
Врач, извинившись, уходит, обещая подойти позже. Медсестра приносит маме в стакан с успокоительным. Она благодарно кивает и жадно пьет лекарство.
— Я позвоню отцу, — шепчет, глядя мне в глаза.
А я морщусь.
— Не надо, мам. Ты же знаешь, это бесполезно.
— А вдруг, Алис. Вдруг у него что-то екнет и он поможет, — с надеждой в голосе достает телефон.
— За столько лет ничего не екнуло, а сейчас вдруг должно.
Кулаки сжимаются только об одной мысли о нем. Хорошо, что этот трус и слабак давно не появлялся на горизонте.
— Привет…
— Мама, не надо, — рычу, пытаясь отобрать у нее телефон, но она встает и отходит метров на пять от меня.
Я не слышу их разговор. Лишь вижу, как меняются эмоции на мамином лице.
Мольба о помощи и надежда на спасение, сменяются отчаянием и горем.
Когда их разговор заканчивается, мама медленно подходит и буквально падает в кресло.
— Не поможет, — не спрашиваю. И так знаю ответ.
— Нет. У него третий ребенок недавно родился…
— Ну и пусть катится ко всем чертям! Бог ему судья. Мы и сами справимся. Сами ее на ноги поставим!
Я буквально кричу от нахлынувшей ярости.
Ненавижу его.
— Жалкий трус. Предатель. Ничтожество
— Он твой отец, — тихо шепчет мама.
— У меня нет отца, — жёстко припечатываю.
Мама качает головой, открывает рот, чтобы что-то сказать. Но видит мой злой и решительный взгляд и отступает. Ничего не говорит.
Вот и правильно. Не надо напоминать о том, чье имя мне даже противно слышать.
— Пойду кофе выпью. Позови, если будут новости.
Мама кивает, а я вылетаю на улицу. Возле парковки видела кофейный аппарат. Именно туда я и направляюсь.
Беру бодрящий напиток, и грею о картонный стакан руки.
Я не всегда так относилась к отцу.
Когда-то я его очень любила. Когда-то я была его любимой доченькой.
Потом родилась Надя.
И все было прекрасно. Первые несколько лет.
Пока она не заболела. Часто капризничала, плакала. Начались частые визиты к врачам. Не всегда получалось попасть на бесплатную консультацию. Бегали и в частные клиники. А сколько денег уходило на лекарства? Тогда я не догадывалась, что практически все, что удавалось заработать уходило на лекарства.
Вот из-за этого всего отец и не выдержал.
Помню, был сильный скандал.
Мы с Надей сидели в своей комнате. Она тогда так сильно плакала, кричала. А я знала, как ее успокоить. Потому что тоже плакала. Только тихо, чтобы она не слышала.
А потом отец ушел.
Просто собрал вещи и даже с нами не прощался.
Мама тогда долго грустная ходила, с красными глазами. Улыбалась через силу.
Однажды я пошла к нему в гости. Детская наивность говорила, что папа нас любит. Папа нас не бросит. Просто вот так случилось…
Но он не согласился вернуться. Сказал, что будет платить алименты, но так больше жить не может. Просил его понять.
Но я не поняла.
Помню, как тогда было больно.
Нас тогда только бабушка с дедушкой поддержали. Мамины родители.
Наверное, тогда я и решила, что заменю отца, если он не смог.
Не знаю, зачем мама ему сейчас позвонила.
Наверное, от отчаяния.
Выкинула пустой стакан в урну и пошла обратно в приемную.
Потом мы снова ждали. Ждали, когда нам что-то сообщат о Наде. Когда разрешат ее навестить. Но медсестра всегда повторяла одно и то же:
— Ждите.
И мы ждали.
Но мысли невозможно остановить. Они не хотят ждать.
Я боялась. От страха в голову лезли ужасы того, что может случиться с Надюшей.
Вспоминала все последствия болезни, о которых нас предупреждали.
Полная слепота. Инвалидность. Или смерть.
Дрожащими руками провела по лицу.
Я так больше не могу. Надо что-то делать. Надо как-то решать……
Неожиданно почувствовала вибрацию в кармане.
Достала телефон.
Стас.
— Алло, — голос звучал хрипло, надломлено.
Тишина.
Он ничего не говорит.
А я встаю с кресла, и на ватных ногах иду по коридору.
— Стас, — хрипло выдыхаю, на грани слышимости.
Но он молчит.
Слезы текут по щекам. Утыкаюсь лбом в холодную стену и плачу. Беззвучно. Как тогда в детстве.
— Стас, помоги. Умоляю. Она всего лишь ребенок. За что? Она не заслужила.
Меня накрывает истерика. От отчаяния сердце готово остановиться.
Поворачиваюсь спиной, и медленно сползаю по стене. Ноги не держат.