Наконец я нашёл свой подъезд и решил не звонить в домофон. Во дворе играли дети, и вскоре один из них проскочил мимо меня, шлепнув на замок ключ-таблетку. Я придержал дверь и зашёл следом.
Ноги сами собой несли меня к видавшему виды лифту. Оказавшись внутри, я нажал кнопку и закрыл глаза.
Девятый этаж ждал меня.
В голове стремительно опустело, а ноги неуверенно смягчились и стали будто ватными. Я волновался.
Наконец, дверцы лифта разъехались в стороны, и я вышел на лестничную клетку. Я ничуть не удивлен, но кто-то снова выкрутил лампочку.
Выдохнув, я вдавил круглую кнопку в корпус. Дверной звонок отозвался обиженной трелью.
Вскоре трижды прокрутился в замке ключ, и между дверью и косяком образовалась узкая щель.
– Кто? – раздался недовольный хриплый голос.
– Я.
Отец открыл дверь чуть шире. При виде меня его и без того сморщенное временем лицо совсем превратилось в сморчок.
– Проваливай, – он начал закрывать дверь, но я потянул её назад.
– Дай пройти!
– Ни за что. Уголовник не зайдет в мою квартиру.
Вот старый козел. Заставил-таки маму его прописать. Чудовище.
– Вообще-то это и моя квартира тоже.
Он набрал воздух в лёгкие:
– Мы работаем над этим! Проваливай!
Я просунул в щель носок ботинка.
– Дай мне поговорить с матерью!
Лицо отца мерзотно исказилось, нижняя губа задрожала.
– На пшеничке с ней побеседуешь, щенок!
Я замер. По спине бежал холодный пот.
Пшеничкой в моей юности называли район на окраине, где находится городское кладбище.
Он наверняка мне врет, такого быть не может.
– Что ты несёшь?..
– Проваливай! – с этими словами он ударил меня по ноге. Я выдернул её, и отчим звучно захлопнул дверь.
Немного постояв, я развернулся и уже нажал кнопку вызова лифта, как вдруг снова зашебуршал замок. Я обернулся.
– Заходи, – буркнул отец, снимая с двери цепочку.
Мне стало до того противно, что я побежал вниз по лестнице и только на первом этаже в попытках отдышаться понял, что бросил сумку.
Плевать.
Денег в кармане скорей всего хватит на проезд в одну сторону. Оказавшись на остановке, я уже знал, куда поеду.
Пшеничка.
В детстве я очень сильно боялся этого района. По сути, всё, что там было – огромное кладбище у леса и дорога, ведущая на выезд из города. Таким я его помнил.
Заскочив в подъехавший автобус, я спросил:
– На пшеничку идёт?
Смуглый водитель в дурацкой кепке, которую словно снял со своего сына, коротко кивнул. Я выгреб из кармана штанов всю мелочь, кинул в лоток и сел.
Мы тронулись. Я трясся на сидении и надеялся, что он меня обманул.
За окном желтел городок, густо усыпанный сухими листьями по обочинам. Я смотрел на небо, которое заволокли облака, напоминавшие мне обрывки сладкой ваты, и мелькавшие на их фоне крыши домов.
Я ехал до тех пор, пока людей в автобусе совсем не осталось, и, увидев вдали старую, покосившуюся остановку, заросшую сорной травой.
– Пшеничка, – сказал водитель. Я кивнул и встал ближе к двери.
Едва дождавшись остановки, я выпрыгнул на асфальт и побрёл по усыпанной гравием с крупной галькой тропе в сторону первых могил, огороженных покосившимися заборчиками. Где-то стояли монолитные памятники, где-то – деревянные безымянные кресты, где-то лежало множество венков и цветов, а где-то пробивалась сорная трава. Этот разнобой навевал тоску.
Я пытался сориентироваться и высматривал знакомые лица на крестах и памятниках, но ни одно не узнавал. Ноги несли меня куда-то ближе к середине кладбища, и я решил положиться на тело. Кто знает, может, мышечная память и вправду существует.
Вскоре я зацепился взглядом за собственную фамилию на старом мраморном кресте и выцветшее фото.
Папа…
Я отодвинул шпингалет у выкрашенной в вырвиглазный голубой железной оградки и зашёл.
Рядом со старой, осевшей могилой была совсем свежая, чёрно-рыжая, как смола, утыканная цветами и венками, будто ёж. Мраморный крест, совсем новый, но похожий на соседний, с яркой улыбчивой фотографией.
Я сел на колени и заплакал, руками упираясь в сырые комья земли.
Мама, мама. Мамочка.
Каждый раз, засыпая в камере, я мечтал встретиться с тобой, а теперь…
Мне даже никто не сказал! Почему всё так?!
Прости, я подвёл тебя. Всех подвёл.
Краем глаза я заметил ещё одну могилу между ними. На ней был простой памятник, выбивавшийся из общей картины. На фото я увидел своего младшего брата.
Она выглядела менее свежей, чем мамина, причем намного.
Я вытирал слёзы, размазывая по лицу грязные пятна кладбищенской земли, но они бесконтрольно текли, сотрясая всё моё тело. Я ощущал свое тело слабым и беспомощным.